Горький привкус счастья

Об Элеоноре он старался не думать. Поначалу, когда в душе жил страх и он просыпался по ночам от малейшего шороха за дверью, тогда успокаивал себя мыслью: закончится судебный процесс, и он приложит максимум усилий, чтобы облегчить судьбу Эли. Оставленных денег хватило бы на целый штат высокооплачиваемых адвокатов. Только судебные дознания затянулись почти на год. Появлялись новые и новые фигуранты. Уголовное дело разрасталось как снежный ком. Для дачи показаний даже его вызывали пару раз. Стоило бы Элеоноре только обмолвиться о его причастности ко всем делам, и, считай, судьба решилась бы на десять лет вперед. Он был ей благодарен за это молчание. Возможно, она и молчала только потому, что надеялась на его помощь. И если бы оставленные деньги внезапно не закончились, он бы ей помог.

Борис с тоской посмотрел на спящую Леру. Вдобавок к плохому настроению накатила новая волна раздражения. Хотелось выпить и остаться одному. Он снова посмотрел на часы. Пара часов – и Лера уедет.

Чтобы какое-то время не думать о причине плохого настроения, он зацепился мыслью за назойливо яркий халат. Как можно было купить такое шелковое чудовище?

Лера повернулась на бок, волосы, заправленные в узел, за ночь растрепались и причудливо рассыпались по подушке. В другой день он бы ни за что не оставил ее одну в постели, только не сегодня.

По сути, он был везучим человеком. Но самым большим везением была Элеонора. Можно сказать, она была ему всем, и ангелом-хранителем в том числе. Она исправно вела свой бизнес, обеспечивала и оберегала своего мужчину от всяких потрясений. И требовала всего-то ничего – верности, которую, надо отдать должное, он безупречно ей хранил. Легкие, короткие увлечения Элеонора ему позволяла сама, чтобы разыграть ревность и потом разбудить новую волну страсти.

И Лера тоже была его везением. Не забарахли у нее машина или проехал бы он мимо нее – неизвестно еще, как бы он прожил эти два года без копейки за душой. Везением было и то, что Лера свято верила или умело делала вид, что верит в его затянувшийся творческий кризис. Кризис творческой натуры.

Только когда-то, давным-давно, он жил совершенно другой жизнью. В той жизни было все и главное – деньги. Деньги, которые давали реальное ощущение свободы. Даже эта мастерская была другой. Сюда Эля любила привозить новых знакомых. Он пил виски, развлекал ее многочисленных приятельниц – тонких ценительниц искусства. Хотя какие они были ценительницы? Так – пустое место. А вот их мужья и любовники – те знали, что ценить. Хотя… Борис довольно улыбнулся, вспомнив этих «ценителей», нагретых собственноручно на сотни тысяч евро.

Если бы у него был доступ до зарубежных счетов! Почему он не настоял, чтобы счет был общим? А ведь это Берестов, старый лис, постоянно настраивал Элю против него, и смотри, ведь убедил ее деньги держать на отдельном счету.

Борис тихо, чтобы не скрипнули половицы, спустился на первый этаж. Почти полное отсутствие мебели делало и без того большое пространство огромным. Он достал из буфета, оставшегося от старинного гарнитура, бутылку водки и засунул ее в морозилку, после чего опустился в неудобное низкое кожаное кресло. Он готов был так просидеть хоть вечность, если бы можно было вернуть прошлое.

– Борис, какие у нас планы?

Лера спускалась вниз, потягиваясь всем телом, как потягиваются дикие кошки. Свободно и независимо. Вот кому бы ходить без халата! Борис притянул ее к себе и уткнулся в плоский живот. Какие у него планы? Остаться одному и напиться в этой чертовой мастерской.

– Что ты сказал?

Лера потянула его за руку. Непослушные белокурые волосы опять рассыпались.

– Борис, давай поживем несколько дней у меня, пока Стрельникова нет. Не могу я здесь жить. Не мо-гу.

Последнюю фразу она произнесла по слогам, с капризными нотками в голосе. Он и сам понимал: его обветшалая за два года берлога не подходит не то что для жизни, а даже для редких встреч.

Элеонора в мастерскую вкладывала большие деньги. Он поначалу никак не мог понять, зачем так дорого. На все вопросы Элеонора отвечала загадочной улыбкой.

Для мастерской Элеонора приобрела старую трехкомнатную квартиру. Сделала перепланировку и отремонтировала нежилой чердак, превратив его в личное пространство «художника», то есть его, Борисово пространство. Иначе говоря – в спальню, куда вход посторонним строго воспрещен.

Первый этаж со снесенными перегородками превратился во что-то среднее между мастерской и галереей. Пространство заполнилось невероятным количеством картин, инсталляций и антикварными изделиями.

Через полтора года мастерская превратилась в самое богемное и гламурное место. И если не для всех жителей Москвы, то для лучшей ее половины точно.

В тусовке у него была своя роль – роль художника. Порой ему казалось, что на празднике жизни он всего лишь антураж. Но не возвращаться из-за этого недоразумения обратно у Вологодскую область?