Горький шоколад

В подъезде такое же грозовое молчание, в грязном окне на лестничной площадке ничего не видно, кроме тусклого зеленого простора, даже река куда-то провались в своих хрупких и скользких берегах. Долька апельсина из глины – мягкий, источающий соки земли, склон. В этот момент Марк понял, как никогда ясно, что скоро уедет из этого города и тихо засмеялся от счастья; он снимет где-нибудь на окраине Москвы небольшую квартиру, поставит в комнате пианино и письменный стол. Вечером в гости будет заходить Нина, а на выходных они будут гулять по Александровскому саду, погружаясь в сиреневый туман заката. А как же бабушка? Точно. Ну, ее можно будет навещать, а можно поехать всем вместе, почему бы нет. Здесь ей тоже очень грустно, не случайно она каждый день ждет какой-нибудь космический кошмар. Людмила Петровна много сделала, чтобы он вырос… Покупала игрушки, кормила, проверяла школьные отметки, хвалила и, когда надо, ругала, да, этого не отнимешь. «В квартирке, – размечтался Марк, – мы поставим небольшой телевизор и кожаное кресло». Он уже видел себя студентом консерватории, и Нина проходила в этой грезе легко и свободно. В белом платье, спадающим до земли, и с распущенными волосами. Оглядываясь, куда-то звала, махала рукой…

Сейчас она, наверное, ждет звонка, волнуется. Уже третий час дня, от него никаких вестей. Но ничего, я исправлюсь.

Марк толкнул дверь и вошел.

– Света?

Но никто не вышел встречать, по квартире гулял легкий сквозняк, а пол был застелен газетой.

Марк постоял и направился в комнату. Пустота. Атомный взрыв что ли произошел, что все гости разом испарились? А сам хозяин?

Только газета, безмолвные черно-белые листы; пыль, пятна от сока и вина, запах пота и утренней прохлады, все сразу, замешанное в одном флаконе. Праздник, и ощущение беды, усталость от жизни, красота прощания.

На кухне тоже никого. Телевизор выключен, пульт валяется на полу. Марк поднял его и положил на стул.

В коридоре что-то скрипнуло, он повернулся. В дверях стоял Толин папа.

– Марк… ты здесь.

– А что случилось, где Толя?

– Все отъехали, скоро вернутся.

– Куда?

– Ты разве не знаешь?

Марк почувствовал, как внутренние силы стягиваются в одну точку так, как если бы он тонул, и хватался за края проруби, подтягивался и вновь падал под черным небом в черную воду. Белый снег во мраке. Ледяной круг, в котором сходятся нити всего мироздания.

– Нет…

– Мишу убили.

– Как?

– Вчера, здесь во дворе.

– Не может быть…

– С восьми утра, как его нашли, мы на ногах. Кто-то, видимо, ножом… Артерия на шее.

Но ведь могли убить не совсем, что-то можно сделать, навестить в больнице, бывают же такие случаи. Марк повторил: «Не может быть!»

Папа выглядел постаревшим лет на десять. По лицу пролегли морщины, плотная сеть на лбу и вокруг рта. Он походил на рыбу, пойманную в невод: казалось, морщины можно стряхнуть, приподнять как паутину и выйти из хитрого приспособления рыбака. Но нет… Так человек постепенно готовится стать землей. Страшно, когда это случается раньше времени.

– Все уехали, – еще раз сказал папа, – Нина недавно заходила.

А это кто?.. Среди тусклого зеленого простора в окне Марк увидел далекую фигурку в белом, скользящую вдоль берега. Он выскочил на лестницу, припал к стеклу. «Главное, не пытаться пройти по трубе на ту сторону! – пульсировала мысль. – Если она пойдет, это конец!» Никого. Только травы и колючие кусты. Она двигалась неровно, словно во сне. И, кажется, собирала букет. Да, точно, в руках что-то было. И это реальность в отличие от легкой, кружевной мечты, что обволакивала их все последние дни. Нина была центром земли – а вокруг, широкими волнами нарядного платья раскинулись леса и луга.

Перепрыгивая ступени, Марк выскочил на улицу и побежал к реке. Травы цеплялись за штанины, он словно выдергивался из какого-то болота, а в глазах все стояла картинка, почти осязаемая, как Нина идет по трубе, напевая песенку; лес на том берегу шумит в такт. Она не смотрит, куда идет, а потому в следующий момент беспечно ступает над водой. Не оглядываясь, спешит все дальше и дальше, за острые пики сосен, выступающие единой скалой.

– Нина!!! – зовет Марк.

Не слышит. Поздно. Слишком поздно. Тяжелые облака сплетаются с распущенными косами, стылая песенка замирает на губах.

В усталости Марк садится на берег. Мимо проносятся крупные цветные бабочки, и стрекозы звенят, зависнув над ромашками. Суетятся муравьи, протачивая твердый грунт. Прекрасная, цветущая пустыня раскинулась вокруг. Насколько хватает взгляда – везде и во всем кипит своя необъяснимая чудесная жизнь. Прикрыв глаза рукой, Марк ложится и смотрит в золотые разводы бездонного неба, наполненного солнцем. Где-то там, он видит ясно, зреет крохотная розовая планета. Тоскливо и быстро приближается к земле, сложно не чувствовать тяжесть колец из пыли и льда, которыми она спелената. Нарастает давление. Чем ближе планета, несущая в своих вихрях весь ужас последнего взрыва, тем ярче и смелее поют птицы свой восторженный, весенний гимн бытия, рождающейся в каждом дуновении ветерка. В каждом слове.