Горький вкус свободы

Врачи и милиционеры меня очень жалели и успокаивали: говорили, что я не виноват, но большой молодец, что все рассказал. Раны довольно быстро зажили: остались только шрамы. Меня отправили в центр реабилитации несовершеннолетних, оказавшихся в трудной жизненной ситуации. Как раз здесь: в Пудрово. Пока я там находился, меня и маму постоянно допрашивали. Она сказала, что об убийстве ничего не знала (это правда), но отрицала, что он ее избивал. Один из следователей сказал, что я очень толковый мальчик и только благодаря мне удастся закрыть отца надолго. Я все помнил: как он ее бил, чем, когда, как часто. Медэкспертиза подтверждала мои слова, а она упорно все отрицала и говорила, что падала сама и ударялась она тоже сама. Короче, стокгольмский синдром, блин. После этой истории мне стало жалко маму. Я вдруг понял, что, кроме меня, у нее никого нет: ни родителей, ни друзей, ни адекватного мужа. Только я. Отца сразу лишили родительских прав и посадили в СИЗО, а с мамой вопрос какое-то время был открытым. Я понимал, что меня могут отправить в детдом, но не хотел, чтобы мама оставалась одна. Вдруг я почувствовал к ней какую-то любовь, что ли…. До убийства вроде бы мне больше нравился отец: бывало, он дарил мне игрушки, целовал, обнимал, а мама просто игнорировала. Иногда мне казалось, что она просто мебель, и я, возможно, поэтому особо не заступался за нее, когда отец ее избивал. (Ну, той же воспитательнице ничего не говорил, например). Мне просто не нравилось, что у мамы лицо разбито, не нравилась кровь… Меня это пугало, мне хотелось красивой картинки и мирной жизни. Наверное, только поэтому я просил его так не делать, а он говорил, что она заслужила… Вот и все. А после убийства я вдруг осознал, что это отец – настоящее зло, а мама просто жертва, абсолютно безобидная, несчастная и не имеющая чувство собственного достоинства, а я мужчина и должен ее защищать. Наверное, поэтому, когда меня спрашивали про маму, я начал врать. Говорил, что она очень хорошая, всегда со мной занимается, и что я ее очень люблю. В итоге, меня отправили домой. К матери.