Горький запах осени

Но попадались существа и пострашнее — те, которых считали опасными. Гурьбой они высыпали с фабрик, топали грубыми башмаками по гранитной — плевать, что по исторической! — мостовой. Они растягивались во всю ширь улицы, словно это была их собственность, пели и выкрикивали возмутительные лозунги, и их знамя, пропитанное кровью, вселяло ужас. Они не склоняли свои гордые головы даже перед ружьями жандармов, возглашая, что это их земля, что богатства ее добыты их трудом и, стало быть, у них есть право жить на этой земле, жить — понятно? — а не прозябать.

В начале нашей повести мы задали вопрос, каково было женщинам в то благодатное послевоенное время. Минуло уже лет десять-пятнадцать, и настала пора спросить: а что же дети? Надежда народа, подчас рахитичная, скрофулезная, предрасположенная к туберкулезу, худосочная и обозленная от вечного недоедания. Цветы жизни. Какой именно жизни, спросите вы, это ведь очень существенно. А я вам отвечу: любой, но разве это имеет значение, когда их ждет…

За вязаными шторами в уютном тепле обыватели проспали выстрел «Авроры» и сейчас, убаюканные сознанием своей благостной безопасности, не затрудняют себя тем, чтобы прислушаться к крикам толпы, к ее страшному реву: под оглушающие звуки труб и грохот барабанов жгут на кострах великие книги, а под упоенное улюлюканье бесчинствуют… Нет, я не в силах вновь и вновь перечислять все те преступления, которые вмещаются в слово «фашизм»… Но они уже существуют, надвигаются ближе, все ближе…

Так что же дети этой поры? Каково им?

Они росли, взрослели, мужали. Это было естественно, никто тому не удивлялся. Как и прежде, нашлась лишь горстка людей, что с беспокойством всматривались в будущность детей республики. А временами в этих детей тоже постреливали.

Конечно, легко судить и раздумывать о множестве «если бы» и «как бы», когда известно, что случилось, когда все мучения и страхи остались позади. Куда сложнее задуматься над тем, как тогда жили люди, пусть это и было давным-давно. Удивительно, как вообще они могли жить в кратере этого действующего вулкана — во времени, стыдливо обозначенном приклеенным к нему чудовищным ярлыком как «межвоенное». Но эти люди, а было их большинство, даже не предполагали, что снова может вспыхнуть война. Ведь молодое государство пользовалось признанием, у него были мощные союзники, надежные международные пакты, соглашения. Не прошло еще и двадцати лет, как кончилась война — та война, которую мы для удобства обозначили цифрой I.

Казалось, оплошавший киномеханик ускорил движение киноленты. Все несется неведомо куда. Страх растет, как тесто в квашне, переваливает через край и одурманивает. В воздухе носятся слова вдохновенные, словно божественные молитвы, и их повторяют уличные газетчики, выплескивая на прохожих многозначительные, высокопарные заголовки: История, Право, Правда, Битва, Самоопределение наций, Демократия, Исторические границы, Пакты, Не уступим, Не отдадим, Не должны, Должны. Все это убыстряется, разрастается, понятия становятся все отвлеченнее, их уже никто не в состоянии осмыслить, а сама действительность страшнее самого страшного сна.

Сегодня, поумнев на несколько десятилетий, мы рассуждаем, как тогда люди вообще умудрялись жить! А что оставалось им делать, заметите вы. Да, в этом есть, конечно, резон, однако было бы ошибкой предполагать, что живущие на вершине вулкана только и делают, что думают о завтрашнем дне, трясутся от страха, на что-то решаются, готовятся ко всему, хотя и не знают, к чему именно.

Нет, конечно, были люди — и возможно, было их большинство, да-да, большинство, — которые вопреки всему не свернули с привычной дороги. Каждое утро они вставали, шли на работу, провожали детей в школу. Жизнь не останавливалась, да и с какой стати ей останавливаться, и эти спокойные сограждане, озабоченные своими делами, какими бы вам они ни казались, жили, веруя, что им уже ничего не грозит. Сегодня они представляются нам чем-то вроде трагикомических персонажей из немого фильма. Вам же знакомы эти уморительные немые кадры. На дом совершено нападение, гангстеры стреляют, а невозмутимый, тщательно одетый джентльмен с удивлением и с легким возмущением взирает на происходящее. Он не неустрашим, ибо глух и вообще не понимает, что творится вокруг. Таковы и они, эти люди! Они пришли к разным выводам, не всегда правильным, но они с постоянным недоумением вопрошали себя: как же такое могло случиться и почему именно с ними?

В хаосе боев, под грохот угроз, войны в Испании, Абиссинии, под топот «баллилы» и штурмовых отрядов, марширующих по соседству, мы добрели до 1938 года.

Этот год — по свидетельству метеорологических сводок — был отмечен прекрасной, неизменно благоприятной погодой, призванной, по всей видимости, стать изысканным фоном для событий отнюдь не прекрасных и вовсе не благоприятных.