Горький запах осени

Я повторяю за ней ее слова как заклинание. Она не виновата, она где-то между явью и сном, и так будет всегда, она и думает чуть иначе, и чувствует чуть иначе, она ведь заторможена, за-тор-мо-жена…

Господи, стоит только вспомнить все! Да и разве могу я когда-нибудь, при всем старании, забыть об этом! Медленно текло время на больших часах у передней стены родильной палаты, а красный свет таблички НЕ ВХОДИТЬ возвещал пустым коридорам, что за этой дверью рождается новая жизнь. Но дежурная сестра, позабыв о своих обязанностях, подремывала где-то далеко-далеко от звонка, который я сжимала уже из последних сил. Вокруг не происходило абсолютно ничего, и только я, должно быть, почти умирала. Нет, я уже не кричала, не звонила. Я была бесконечно слаба, но все-таки попыталась встать и выбраться в коридор — может, там кто-нибудь заметит меня, но я то и дело погружалась в густую теплую тьму. Это теплое, теплое была моя кровь, моя кровь.

Когда Фран исполнилось девять месяцев, а она все еще не могла ни сидеть, ни делать ничего из того, что полагается при нормальном развитии младенца, я несколько обеспокоилась, но в то же время и утешалась: ведь Фран была такой милой, тихой. Настолько тихой, что педиатр порекомендовала мне обратиться за консультацией к специалисту. Эма все время была рядом и поддерживала меня с той объективной уверенностью профессионала, которая вносит в родительское безумие спокойствие и порядок. Было установлено, что на Фран повлияло неправильное проведение родов. Отсюда и эта ее заторможенность…

Известный профессор-педиатр, приветливый и очень усталый человек, пытался объяснить, какие невероятные процессы происходили во мне и в ребенке в то время, когда я теряла сознание в облицованном зеленым кафелем зале под электрическими часами, которые так неистово громко тикали. Все утешали меня, что ничего еще не потеряно, что нужно делать то да се, придерживаться того и сего. И все это мы выполняли с Фран. А Павел выходил из себя. Он один достоин был внимания и любви. Моя тихая, моя дорогая девочка Фран. Павел сипел: «Эта твоя дебилка дороже тебе, чем собственный муж».

Меня отрезвил вопрос:

— Мам, ты молчишь?