Об этих двух пока не было речи, они как бы перестали существовать. Фран думала только о любви. Выходит, все, что было прежде, — не любовь? Я говорю усталым голосом, таким усталым, что Фран это, пожалуй, даже раздражает.
— Так почему ты приехала, Фран? Ты же целый год у меня не была. Все посылала Петра и Матысека. А ты была с ним, со своей великой любовью?
— Я надеюсь, мальчик тебе здесь не мешал? — вскинулась моя принцесса, и вмиг эта бесплотная, будто сотканная из сновидений девочка превратилась в самоуверенную курицу. Неужто этот незнакомый облик моей нежной, чуть вялой Фран и есть плод или следствие ее новой большой любви?
— Фран, опомнись! — Продолжать я уже не могла, я бы расплакалась. Это явно разозлило бы ее, и мы наговорили бы друг другу вещи, которые нельзя говорить, потому что думать о них и то не следует.
В дверях появляется соседка. Не найдется ли у меня панировочных сухарей, у нее как раз кончились, а у Полачека уже закрыто. Я протягиваю ей сухари, хотя знаю, что дома у нее их по меньшей мере кило два и что Полачек закрывает лавку в пять, а сейчас три.
— А, барышня, — радостно визжит соседка, — долгонько вы у нас не были.
Фран молчит, уставившись на сучок в половице. Соседка благодарит и семенит восвояси.
Может, мы, забывшись, слишком кричали? Или она углядела Фран и заявилась просто из соседского безобидного любопытства? У нас не так уж много событий, возбуждающих интерес.
— Мама, ты ведь тоже ушла от папы, — слышу я. Мне показалось, что Фран хотела добавить: так чему же ты удивляешься, это я в тебя, у тебя было трое детей, а у меня всего один мальчик, в чем же ты меня упрекаешь?
Я никогда не умела спокойно говорить о трудных вещах с людьми, которых любила. Ни с Павлом, ни с моим первенцем Иваном, возможно, эта моя неспособность и погубила его, не сумела я объясниться и с моим вторым сыном, а теперь вот Фран, мой последний островок. Теряю ее и знаю это. Но что я могу сделать? Восторженно согласиться? Я смотрю на нее, и она говорит мне:
— Ну что, почему ты молчишь, мама?
— Твой отец ушел от нас сам. Нашел любовь, великую, неодолимую, нашел молодую женщину и не мог, понимаешь ли, не мог жить без нее.
— Тогда почему же, мама… — Фран недосказала, уставившись на меня, словно перед ней был любопытный экспонат какой-то давней неведомой культуры.