Горький запах осени

Весь класс, тридцать мальчиков и девочек, одолевала сонливость. Правда, на первый взгляд — если бы, скажем, случайно посетил урок директор — могло показаться, что ученики с особой сосредоточенностью слушают учителя. Правда, опытного педагога не проведешь. Был урок английского, который давал тот самый патриотически настроенный учитель в чамаре, не без основания подозревавший Иренку в опасных политических взглядах. Сонное состояние своих учеников он понимал, но был не в силах преодолеть его. Ему ничего не оставалось, как приступить к плавному изложению правил образования будущего времени в английском языке. Мыслями он уносился неведомо куда, быть может, на зеленеющие нивы шотландские. Он тоже был утомлен, раздосадован и беспомощен.

Надя еще раз проглядела записку. Улыбнулась, вновь кивнула в знак согласия, хотя все еще толком не знала, какой именно помощи ждет от нее Иренка.

А текст записки был таков: «SOS! Тонем! У школы ждет меня девушка, зовут ее Эма, а у меня в шесть свидание. Помоги!!!»

Поскольку Иренка была девочкой одновременно и старательной, и смышленой, она, конечно, не могла не заметить, что «англичанин» не спускает с нее зорких глаз, но ведь даже попади эта невинная записка ему в руки — что в ней особенного; любопытно, что и взрослые, опытные люди считали Иренку существом «без проблем» — девочкой веселой, искренней и покладистой. Ах, до чего порой ошибаются люди! В Иренке не было ни одного из перечисленных и столь желанных для воспитателя качеств. Это была всего лишь способность приспосабливаться к окружающему. На самом деле Иренка была серьезная, склонная к грусти, замкнутая, до времени помудревшая. Может, потому она и сблизилась так с Надеждой.

Из класса они вышли последними. Надя ждала. Не расспрашивала, сумела унять свое любопытство.

— Ну как?

— Само собой, — ответила Надя.

Они молча спускались по лестнице, по которой валом валили ученики в просторный вестибюль, где возвышался огромный мраморный камин. На его массивном высоком консоле стоял бронзовый бюст бородача с лицом ничем не примечательным. Никто из учеников так и не знал — да и кому хотелось утруждать себя этим знанием, — был ли это бюст эпонима данного заведения или президента первой республики, которая успела уже стать второй. В описываемую пору бюст исчез, и осиротевший консоль возвещал лишь о своем намерении дождаться лучших времен.

Девочки постояли немного, наслаждаясь потоком приятного теплого воздуха. В начале сентября именно здесь они и познакомились. Словно сговорившись, обе поглядели вверх — не увидят ли они и сейчас, как по широкой, просторной, тогда столь выразительно опустевшей лестнице поднимается бравый офицер с саблей и в живописно развевающейся накидке. Весьма романтично! Но это было так давно и казалось уже таким нереальным, что обе лишь стыдливо опустили голову.

— Ну как? — повторила вопрос Иренка.

— Из академки? — спросила Надежда.

Иренкина улыбка красноречиво говорила — я еще не сумасшедшая. Однокашник — увольте, это, право, смешно. Академка — это же спокон веку инкубатор честолюбивых юнцов, а я не терплю ни их пустого честолюбия, ни их растерянного изумления перед открывающимся миром и таинствами жизни. Сейчас не время для этого.

— Так что? — спросила Иренка, скорей, саму себя. И это должно было означать — что же мы скажем Эме?

— Ну? — спросила Надя, и это означало то же самое.

Они спустились еще на несколько ступенек, в ученический гардероб. На них пахнуло привычным школьным запахом обуви, платья, книг и тетрадей, смешанным с ароматом духов франтоватых, но небогатых барышень и застоявшимся дымом тайных затяжек и окурков, утопленных в карманах девичьих и мальчиковых пальто.

Присев на скамейку, они переобулись. Иренка поглядела на часы. Такая роскошь досталась Надежде только после войны. Или война еще не кончилась? Но не стоит на этом заострять внимание. До этого события — а в Надиной жизни и такие мелочи тоже были событиями — мы еще дойдем. Время, которое показывали часы, Иренку вполне устраивало.

— У нас в запасе еще пять минут. Эма — замечательная девушка, но сегодня нам с ней, к сожалению, не увидеться.

— Из-за этого мальчика?

— Из-за него, но и по другой причине. Не смогу, Надя.

— А как я узнаю ее?

— Проще простого. Увидишь красавицу, рост сто восемьдесят или чуть меньше. — В Иренкином голосе была обычная легкая веселость, но Надя чувствовала, что подруга втайне чем-то озабочена, угнетена, видимо, ей предстоит что-то трудное, с чем нелегко будет справиться.

— Эма носит короткую стрижку наподобие каски…

— А цвет волос?

— Темный «тициан». На ней будет бутылочно-зеленый костюм с меховым собольим воротничком…

— О соболях я только в сказках читала. На что они похожи?

— На ее волосы. Подойдешь к ней и скажешь… да, что ты скажешь?

— Что тебе стало плохо, пришлось уйти из школы раньше.

— Нет, Эма знает, что я сроду не болела, да и потом…

— Что «потом»?

— А то, что мне нужно было проводить ее в одно место…

— Куда?

— Понятия не имею, но ты не бойся. Эму я знаю, это моя подруга.

Тогда еще редко в этом смысле употребляли слово «товарка».