Горные орлы

Бурая медведица, потерявшая весною попавшего в капкан медвежонка, бродила в горах, с пестуном. Ягод еще не было. Сочные весенние корни огрубели. Медведи жили впроголодь, и табун привлек их внимание. Три дня в кедровниках караулили они разбредавшихся по седловине лошадей. Но опытный пастух и строгий жеребец держали коней далеко от кромки леса.

Медведица не решалась напасть на табун в открытой со всех сторон седловине.

Горбатый увалень-пестун, покинув мать, обошел табун с наветренной стороны, — так им не раз приходилось охотиться на маралов и коз. Но стремительный натиск жеребца заставил его броситься вспять. Испуганный табун тоже метнулся по седловине, пронзительный крик пастуха не удержал лошадей. Топот разбудил горы.

Бурая туша медведицы, притаившейся в засаде, упала на вороного лончака. Стригуны-жеребята, матки бросились в разные стороны. Удар тяжелой лапой сломал жертве хребет. Падая, жеребенок откусил кончик бледно-розового языка. Медведица вырвала ему живот и стала глотать горячие, дымящиеся кишки.

Мчащегося на нее белого жеребца она встретила громким ревом. Шерсть на загривке у нее вздыбилась.

Плотно прижав уши, зверица приготовилась к прыжку, но жеребец оглушил ее ударом в нижнюю челюсть и переломил правую лапу в предплечье. Медведица покачнулась, успев зацепить жеребца за ляжку. В кривых острых когтях у нее остались окровавленные лоскутья шкуры.

И снова сшиблись медведица и конь.

Рев зверя и визг жеребца слышны были в долине. Рахимжан с березовым суюлом в руках мчался к месту схватки. В юрте у него стояло заряженное ружье, но он забыл о нем. Ржанье белого жеребца отдавалось в похолодевшем сердце старого пастуха.

Голова, грудь медведицы были в крови, но она еще ожесточенно отбивалась левой лапой. Рахимжан подбежал к ней вплотную и сбоку со всего размаху ударил корневым набалдашником по широкому, с развальцем на середине, черепу. Медведица осела, закачалась, но не упала. Спиной она привалилась к стволу кедра и все еще взмахивала левой лапой.

А конь, мокрый от пота, залитый кровью, не переставал бить коваными задними ногами обмякшую уже тушу зверя. Пастух с трудом отогнал его. Глаза жеребца были налиты ярью. Мускулы ног дрожали.

Потеряв на бегу белоснежный свой платок, торопилась с ружьем Робега.

Конь направился к табуну, волоча заднюю ногу. По траве следом за ним стелилась кровавая дорожка. Рахимжан схватил Кодачи за гриву и привел к юрте. Накинув коню на шею волосяной аркан, пастух обвел им вокруг задних ног и повалил на землю. Жеребец лежал, устало вытянув красивую сухую голову. Темный глаз в тонких синих прожилках по голубому белку доверчиво косил на стариков, суетившихся вокруг коня.

18

Прошло два года.

Снова мягкие, теплые ветры зазвенели в кронах деревьев. Снова из темных глубин тайги на лесные окрайки полян вылетели глухари с набухшими карминно-красными бровями. Большие, сизо-стальные, с плоскими головами, украшенными козьими бородками, они, парусом распушив хвосты, вздрагивая и замирая, пели древние песни любви.

Снова шумные горные потоки подняли и разметали Черновую. Снова, потревоженные разливом, «прижатые» на поймах водою зайцы перебирались на спасительные гривы и расскакались по ним, справляя любовную свою страду. Снова кулики-кривоносики — кроншнепы и авдотки начали «выкликать траву». А в небе все неслись, все плыли эскадроны лебедей, гусей, журавлей, уток.

Снова тихими зорями в багровом пламени подолгу полыхало небо. И широкие макушки кедров и корявые сучья сосен, на которых глухари справляли великое свое таинство, в этот час казались выкованными из золота.

Зори остывали медленно, а легкое небо мшисто зеленело и зеленело.

Весна!

Совхоз «Скотовод» строился широко.

Черновушане, светлоключанцы, маралушкинцы, алтайцы смежных аилов были вовлечены и в строительство и на дорожные работы. Большие дома Черновушки заняли дирекция совхоза, инженеры, техники-строители. Дворы, амбары завалили железом, бочками, цементом, не виданными никогда в далекой раскольничьей деревне машинами, оборудованием ремонтных мастерских.

Пронзительный визг лесопильного завода, частые хлопки работающего дизеля ворвались в горы.

В долине Журавлишки, в Крутишихинской долине, у Тальменьего озера и в тихой, защищенной со всех сторон высокими лесистыми хребтами Бабьей пазухе строились животноводческие фермы.

Ахнула подрубленная сосна и, содрогаясь от комля до вершины, рухнула к ногам строителей.

С утра до вечера тяпали топоры, разбрызгивая по снегу золотистую щепу.

Бледная хвоя, лиственниц с нежным, чуть сладковатым ароматом, темно-оливковый пихтовый лапник, длинные ярко-зеленые иглы кедров, корявые сучья сосен валялись на лесосеках, заливая долины запахом смолы.

А людей все посылали и посылали. Стройкой руководили коммунисты. Коммунисты были и на ответственных ее участках.

Уже сотни пил и топоров вонзались в тела деревьев. Уже запах мужичьего пота одолевал запахи тайги.

В долине пильщики раскраивали бревна на остро пахнущие скипидаром плахи, тес, брусья.

Вычерченные прорабами и техниками планы ферм плотники «переносили в натуру».