Это, кажется, тетка Федоренко орет.
Но что это?
Я уже не «жиденок», я уже стала, вроде, «Валечка»?
Слово какое странное «Ва-леч-ка», никогда я его раньше не слышала.
Ну, вот опять орет:
Гость? Из города?
Ой это, конечно, папа! Он уже пришел меня забирать!
Я говорила, говорила Ваське, что папа обязательно придет сегодня. А он не верил и говорил, что мамка тоже не верит.
Васька залезает на крышу дворового погреба, она, правда, скользкая, но высокая, и оттуда он сможет увидеть моего папу!
А я бегу на дачу.
Гость из города сидит на веранде за столом и пьет чай.
Это не папа!!!
Это какой-то незнакомый дядька.
Толстый, с красной мордой.
Увидел меня, встал, смешно так поклонился:
А потом взял меня за руку и потянул за собой в сад.
Здесь он устроился на каменной скамейке под орехом, поставил на землю свой коричневый дранный портфель и зажал меня между своих колен, крепко так зажал, наверное, чтобы я не вырвалась и не убежала. Мне неудобно так стоять, и от дядьки противно пахнет табаком и чем-то еще кислым. И я уже собираюсь плакать.
Но дядька вдруг нагибается и вынимает из своего портфеля большую белую коробку с красным каким-то цветком посредине.
Ой, что это?
Это, кажется, похоже на конфеты?!
На те, которые всегда раньше дарили детям на день рождения!
Дядька от-кры-вает коробку…
Да-да, это конфеты!!!
Настоящие шо-ко-ладные конфеты!
Коричневые, в кругленьких белых бумажках, как тогда, давно, когда мы все жили на Петра Великого, в доме дедушки Тырмоса.
Я осторожненько, чтобы дядька этот чужой не заметил, протягиваю руку к коробке, хватаю одну, самую близкую ко мне, конфету и… быстренько запихиваю ее себе в рот.
Вместе с бумажкой.
Дядька смеется:
И говорит:
Дядька все говорит, и говорит, и говорит.
Я слушаю его, и не слушаю, и ничего не отвечаю.
Молчу и все…
Молчу и опять осто-рож-нень-ко протягиваю руку к конфетам.
Дядька отводит мою руку в сторону и морщится.
Он вытирает свою испачканную об меня руку о свои штаны и продолжает, как говорит Тася, «морочить мне голову»:
И опять – на полу мочала, начинай сначала.
А я молчу. Стою и молчу.
Рот мой полон вкусного шоколада.
Я еще не проглотила ее, ту первую мою конфету.
Я молчу. И пробую хватануть еще одну конфету. Для Васьки.
И молчу.
Кардашеву, наверное, все это уже надоело.
Он сердится:
И молчу. И протягиваю руку к конфетам.
Я хватаю конфету, зажимаю ее в кулаке, выкручиваюсь из-под его рук и бегу.
Бегу к Ваське.
Лезу на четвереньках по скользкой крыше.
В кулаке у меня конфета. Шоколадная.
Васька соскребывает растаявшую конфету с моей грязной ладошки и облизывает свои, тоже грязные, пальцы.
Он улыбается. Вкусно.
С крыши погреба мы смотрим на дядьку, который сказал, что его зовут Кардашев.
Он на крыльце. Разговаривает с тетками и размахивает руками.
И вот наконец уходит.
Васька радуется, говорит:
От Ролли: Чего не знал комиссар Кардашев
На самом деле я, конечно, видела Тасю.
Один раз.
Было это так.
В самом конце огорода, у забора, есть деревянная будка – уборная.
Как-то вечером, когда уже было темно, и я бегом возвращалась от Васьки на дачу через огороды, из уборной выглянула Тася.