Город чудес

– Я отдала силу людям. – Она взмахивает рукой в сторону потолка. – Кому попало. Случайным образом. Неправильно, чтобы я принимала такие решения о реальности. И неправильно, чтобы я решала, кто должен решать. Так что я просто… разбросала все, послала туда, куда оно само полетело.

– Очень многое изменилось, пока ты был без сознания, – говорит Ивонна. – Люди демонстрируют некоторые… необычные таланты, и это, мягко говоря, побочное следствие того, что сделала Тати.

Он хмурится на нее, сбитый с толку.

– Божественные таланты, – объясняет Ивонна. – Все. Повсюду. Министерство стоит на ушах. Все везде стоит на ушах. Мир стал другим за одну ночь.

Сигруд опять сгибает палец. Девушка – Тати – наклоняется поближе.

– Почему я жив? – спрашивает он шепотом.

Она садится ровно и слабо улыбается ему.

– Я отдала силу, но я не могла отдать ее всю. Я не могу изменить свою суть. Я по-прежнему божественное создание, по-прежнему дочь времени – просто не такая сильная, как раньше. Но у меня получилось схватить то чудо, что жило внутри тебя, вскрыть его и использовать все время, которое оно сохранило. Если точнее, я воспользовалась им, чтобы… исцелить твою рану.

– Твое плечо зажило неимоверно быстро, учитывая, что с тобой произошло, – говорит Ивонна. – Ты должен был умереть через несколько минут после того, как вытащил копье.

Он закрывает глаз, чувствуя опустошение.

– Что не так? – спрашивает Тати и наклоняется ближе.

– Я был готов умереть, – шепчет он. – Тебе следовало позволить мне умереть.

Она садится. Она смотрит на него большими и печальными темными глазами.

– Ты все, что у меня осталось, – говорит она. – Ты единственный человек, который был рядом, когда я нуждалась в тебе. Ты все, что у меня осталось.

Сигруд закрывает глаз и засыпает.

* * *

Он просыпается посреди ночи. Он кашляет, и кто-то снова рядом с водой и тряпицей льет капли ему в рот. Он опять глотает с трудом.

– Вот так, – слышится голос Ивонны. – Вот так.

Открыв глаз, Сигруд видит, что она снова смотрит на него с тем странным, неестественным светом в глазах, словно ей трудно продолжать улыбаться.

Он обнаруживает, что может говорить – но еле-еле.

– Тати здесь?

– Нет. С ней что-то не так. Она мучается от ужасных головных болей и прикована к постели, почти как ты…

Сигруд трясет головой.

– Надо увезти ее с Континента.

– Почему?

– Божественная сила… ее творит вера окружающих. Тати по-прежнему божественна, на нее по-прежнему влияет Континент. Олвос этого страшилась. Она была в ужасе от того, как вера могла изменить ее.

– Ты действительно думаешь, что это происходит?

– Олвос заточила себя в укромном месте из страха того, что такое могло случиться с ней, – шепчет он. – Она даже не могла прекратить мучения собственного сына.

– Но что мы можем сделать? – спрашивает Ивонна. – Куда ее отправить? В Сайпуре беспорядок, но я не думаю, что она продержится там, особенно теперь, когда министерство пытается внести в списки всех, кто способен на чудеса.

Сигруд кашляет. Кажется, что ему в грудь втыкают кинжалы.

– Дрейлингские берега, – говорит он. – У нас никогда не было ни богов, ни божественного. Я могу ее туда отвезти.

– Что?! Ты? Да ты и сесть не сможешь, что уж говорить о путешествии по воде!

– Я должен поговорить с женой. С Хильд. Она может позаботиться обо мне.

– С твоей… женой? – Косой взгляд Ивонны говорит о многом.

– Она была моей женой, когда мы виделись в последний раз. Это случилось тринадцать лет назад. Думаю, с тех пор она снова вышла замуж.

– Это единственный способ спасти Тати?

– Я так думаю. – Он кашляет. – Шара попросила меня защитить Тати. Я буду это делать, пока не удостоверюсь, что она в безопасности. Даже лежа в кровати.

– Я отдам распоряжения, – соглашается Ивонна. Она пытается снова улыбнуться, но взгляд ее совсем не весел.

– Ты чего-то недоговариваешь, – замечает Сигруд.

– Что?

– Когда ты на меня смотришь. Ты что-то видишь. Что?

Она колеблется.

– Мое ранение? – спрашивает он.

– Нет. Не только оно.

– Тогда что?

Она смотрит на него, ежась, потом идет к туалетному столику и берет зеркальце. Подносит его к лицу Сигруда.

В зеркале он видит лицо старого дрейлинга. Он не сразу понимает, что это его собственное лицо. Изборожденное морщинами, с бледными старческими пятнами на висках, с выступающими на носу сосудами. Волосы и борода у него серебристо-серые. Его глаз потускнел, привычный синий блеск ледника пропал.

– Она сказала, что вытащила из тебя чудо, – говорит Ивонна, – и все то время, которое в нем накопилось. Но похоже, что оно… сберегло очень много времени. И когда она снова вложила его в тебя…

Сигруд слабо смеется.

– Ох, батюшки мои. Батюшки мои.

– Кажется, ты смирился.

– Было бы глупо с моей стороны, – говорит Сигруд, – танцевать с самим временем и ожидать, что уйду невредимым. Я думал, что умру. Но я продолжаю жить, чтобы помочь избавить Тати от опасности. Я не в обиде.

– А я в обиде, – печально говорит Ивонна. – Немного.

Он смотрит на нее и улыбается.

– Хорошо, что у нас было то, что было.

– Одного вечера, – говорит Ивонна, – совершенно недостаточно, Сигруд йе Харквальдссон.