Они зашли в новый сырный магазин, о котором Силия слышала, и на этот раз оба сделали покупки с доставкой на дом. Потом мать настояла на том, чтобы они отправились за подарками «для этой ветреной особы, на которой моего бедного мальчика угораздило жениться», и продемонстрировала свое презрение к невестке, выбрав для нее безвкусные шарфы, дешевую блестящую бижутерию и шляпы, более подходящие пожилой даме, чем молодой женщине. И снова Гест не спорил. Он не собирался тащить с собой этот ворох безделушек. Элис не заслуживает вообще никаких подарков. Он поедет в Дождевые чащобы, вернет жену и не позволит кому-то или чему-то помешать осуществлению своих планов. Закон на его стороне. Элис — его жена и обязана соблюдать брачный контракт, который добровольно подписала. Он положит конец ее глупому бунту и заявит свое право на часть сокровищ Кельсингры. Он настоит на своем, и точка.
— Пожалуйста, не скрипи зубами. Очень неприятный звук, — заметила мать.
— Похоже, я просто немного устал. Может, пойдем домой?
Она высадила сына из экипажа у дверей его особняка. Гест обнаружил, что часть товаров уже доставили. Он велел отнести чай и сыр на кухню и немедленно подать ему горячего чая. А сам прошел в кабинет, составил список изменений к заказу для каждого портного и позвал одного из слуг, чтобы разнес записки по адресам. Геста раздражало, что приходилось вникать во все самому, но Реддинг был безнадежен в таких делах, а Чед вытянулся бы по стойке смирно и принялся задавать бесконечные вопросы, уточняя каждую деталь. Такой тупица! Не то что Седрик, который иногда раньше самого Геста понимал, чего тот хочет.
В дверь постучали, и вошел Чед с подносом, на котором стояли чайник, чашка и тарелочка со сладким печеньем.
— Я хотел бы напомнить вам, сударь, что сегодня попозже заглянет лекарь, чтобы осмотреть вашу руку.
— Хорошо. Оставь меня.
Короткий зимний день подходил к концу, и начался дождь, который давно уже собирался. Гест налил себе чая и с чашкой в руке подошел к окну, чтобы посмотреть на сад. Весь какой-то бурый, грязный и наводящий тоску. Гест потянул за шнур, и занавеска закрылась. Он устроился в своем любимом кресле у камина и отхлебнул напиток. Вкус был неплох, но не так великолепен, как на рынке. Была в нем какая-то приторно-сладкая нотка. Гест отпил еще и покачал головой. Идиот-повар испортил чай, добавив туда мед или что-то в этом духе. Он поднял крышку чайника и принюхался. Внезапно к горлу подступила тошнота.
Гест нахмурился, и тут в дверь вновь постучали.
— Войдите! — сказал он и, увидев, что это Чед, немедленно распорядился: — Забери это обратно на кухню и скажи повару, что стоимость испорченного чая будет вычтена из его жалованья. Пусть заварит еще раз, в чистом чайнике, и ни в коем случае ничего не добавляет.
— Конечно, сударь. — Чед поклонился, положил на край стола небольшой сверток и забрал поднос. — Вам только что доставили посылку, и курьер сказал, что ее следует открыть немедленно. Вроде как это может испортиться. Да, а еще тут пакет от торговца чаем.
Чед уже направился к двери. Гест снова нахмурился. В новой посылке, скорее всего, остаток заказанного им сыра. Надо было отдать слуге, чтобы отнес прямо на кухню. Еще чай? Они что, по ошибке отправили ему заказ дважды? Его желудок недовольно заурчал, когда дверь за слугой закрылась.
Гест взял небольшой пакет без всяких надписей, про который Чед сказал, что его следует поскорее распечатать. Вряд ли там сыр, больно уж сверток маленький. Так, посмотрим: мятая бумага неаккуратно перевязана бечевкой. Сражаясь с узлами, Гест одновременно разглядывал доставленный чай. Он был красиво упакован в оберточную бумагу синего цвета, а на восковой печати стоял оттиск торговца. Совсем непохоже на тот, первый пакет с чаем, который он отправил на кухню…
Из обертки выпало ухо. Гест издал возглас страха и отвращения и отшатнулся от стола. Но потом любопытство пересилило, заставив его подойти ближе, чтобы получше рассмотреть жуткую посылку. Серег в ухе не было, но там осталось множество отверстий. Это ухо могло принадлежать только одному человеку. Гест машинально отбросил смятую бумагу, которую держал в руке. И увидел паучьи письмена, покрывавшие ее изнутри. Он заставил себя расправить листок и прочитать адресованное ему послание.
Чудовищный спазм скрутил живот Геста; бедняга упал на колени, и его вырвало. Комната бешено кружилась перед глазами.
— Яд, — прохрипел он, — меня отравили.
Но никто его не услышал.