Город клинков

Она стреляет снова. И снова попадает ему в грудь. Он смаргивает широко раскрытыми глазами, клинок выпадает из руки и с лязгом валится на пол. Бисвал делает шаг вперед, а потом падает, рука его скребется, чтобы добраться до меча, но тот лежит слишком далеко.

Мулагеш медленно подходит, все так же держа его на прицеле.

— Ты выстрелила в меня, — тихо говорит он. — Поверить не могу, ты — выстрелила…

— Я не такая, как ты, Лалит, — отзывается она. Вкладывая в кобуру пистолет, она нагибается и запускает руку ему под плащ. — Ты всегда думал, что война — такое грандиозное театральное представление. А для меня война — когда люди просто убивают друг друга. И это самое отвратительное, что может сделать человек. — Она вынимает меч Вуртьи. Он весь покрыт кровью Бисвала. — А потому хочешь убить — не делай из этого шоу.

Он неверяще смотрит на нее. Потом выдыхает:

— Я… я же не умру? Я не могу. Я просто не могу…

Мулагеш смотрит на него.

— Я не должен был умереть так… — тихо говорит он. — Я должен был… умереть как герой. Я должен был умереть по-другому, судьба должна была дать мне смерть получше этой…

— Не бывает хорошей смерти, Лалит, — говорит она. — Это просто скучная и глупая штука, которая рано или поздно приключается с каждым из нас. Какой у нее может быть смысл? Никакого. Нет проку искать смысл у тени.

Дрожащее лицо Бисвала искажает гримаса ярости.

— Я надеюсь, что есть жизнь после смерти, — прерывающимся голосом говорит он. — Я надеюсь, что ад существует. И я надеюсь, что ты скоро в него попадешь, Турин Мулагеш.

Голова его запрокидывается — шея больше не может поддерживать ее вес.

— Я знаю, что есть ад, ибо живу в нем, Лалит, — тихо говорит она. — С самого Похода.

Она не знает, когда точно он умер. Похоже, ему отказывает зрение, затем, наверное, он теряет сознание от потери крови, но он все еще жив… а потом…

Ничего.

От двери доносится щелканье. Она отворяется, за ней на коленях стоит Сигруд с отмычками в руке.

Он смотрит на нее, потом на труп Бисвала.

— Успешно все прошло?

Мулагеш выходит из комнаты, не оглядываясь.

— Отведи меня на берег.

* * *

Капитан Сакти бежит вверх по ступеням юго-западной сторожевой башни, в груди у него все горит, а воздух, вырывающийся из легких, обжигающе горяч. Он слышит, что происходит во дворах крепости: туда мчатся солдаты, чтобы вооружиться на случай возможного вторжения.

Возможного? Или уже состоявшегося?

Он бежит, и мысли его рассыпаются, и надо собраться и подумать. Ситуация такова: никто не знает, где демоны носят Бисвала. Генерала последний раз видели, когда он осматривал береговые батареи. А потом вдруг взглянул вверх, словно его кто-то позвал по имени, извинился и ушел. Полковник Мишвал, к сожалению, получил пулю в шею во время экспедиции в горы, майор Оваиси лежит с острой пневмонией, которую подхватил, упав в ледяную вуртьястанскую речку, а майор Хуккери судорожно готовит к бою своих солдат, которые должны защищать скалы к югу от крепости.

И это значит, что некому отдать приказ береговым батареям открыть огонь. Впервые в истории форта сложилась ситуация полного безвластия. Кто командует-то? А никто! Но капитан Сакти, увидев то, что на них надвигается по волнам Северных морей, готов плюнуть на внешние приличия, если это поможет всем им выжить.

Наконец он взбегает на башню. Стены у нее стеклянные, чтобы радисты могли видеть, что происходит в бухте. И в эти окна он видит то же самое, что незадолго перед тем наблюдал в телескоп.

— Во имя всех морей, — скулит он. — Их еще больше! И они все ближе!

Море к западу от крепости, почти всегда темное, теперь залито нездешним сине-белым сиянием, которое окрашивает неспешно перекатывающиеся волны кремово-зеленоватым цветом. И это свечение простирается на многие мили, словно в воды вошла колония странных водорослей.

Однако источник этого света очевиден: его источают призрачные суда, идущие к берегу.

Таких несообразных и в то же время устрашающих кораблей капитан Сакти никогда не видел: из них торчат кости и рога и металлические шипы, а сами они длинные, узкие и смертоносные, словно кому-то удалось научить кинжалы плавать. Паруса у них большие и развевающиеся, совсем не рваные, а напротив — гладкие и серебристые. И Сакти видит, что кто-то сидит на веслах, всех этих несчитаных веслах, и корабли вспарывают грудь океана и несутся к берегу с яростной и страшной скоростью.

Он вынимает подзорную трубу и щурится в нее. Он не может разглядеть, кто гребет, но… или ему кажется? Или действительно на веслах сидят жуткого вида тени и фигуры, которые явно не могут быть человеческими…

— Во имя всех морей… — и он убирает подзорную трубу. — Во имя всех морей! Чего вы ждете? — кричит он техникам. — Почему не стреляем?

— Приказа не поступало, капитан, — говорит один из радистов. — Генерал Бисвал ска…

— Генерал Бисвал отсутствует! — говорит Сакти. — Передайте артиллерии координаты, и пусть уже стреляют!

Техники, сидящие за своими бесчисленными бронзовыми приборами, переглядываются. Сделать то, что требует Сакти, — одно из самых серьезных нарушений устава.