Город мастеров

— Ничуть. При этом инициатива шла в основном снизу, от народа. Напомню, что памятник Минину и Пожарскому поставило не правительство, а Вольное общество любителей наук и художеств, которое выдвинуло эту идею и боролось за неё многие годы. А ведь Минин и Пожарский, в конечном счёте, способствовали утверждению династии Романовых. Каждый из дарителей был занесён в книгу, её потом напечатали. Есть там и такие слова: «Крестьянка Фетинья из деревни Читинского уезда с малолетними сыновьями дала два гроша»…

Так же ставили и памятник Пушкину. Была подписка, затем три тура конкурса. Зато в Москве появлялись шедевры монументального искусства, а вот такие сооружения, как памятник Калинину, — нет, денег на них народ бы не дал. Кстати, скульптор Опекушин, выигравший конкурс на памятник Пушкину, получил деньги только на материал. А на то, что осталось после установки памятника, устроили его торжественное открытие и издали полное собрание сочинений поэта. До копейки отчитались!

— А как же Карамзин? Сетовал: воруют, мол…

— Это наверху воруют, там всегда крали. А памятник ставил народ.

Сначала Пушкин стоял лицом к женскому Страстному монастырю. Это был молодой монастырь, созданный при Алексее Михайловиче, когда в Москву была перенесена икона Божьей Матери Страстей Господних, символ мира, наступившего в Московском государстве. Именно отсюда раздался первый удар колокола, возвестивший о том, что наполеоновских солдат в Москве уже нет. После 1812 года у площади было два названия — площадь Тверских ворот и Страстная площадь, но всё равно ни о каком переименовании речь не шла. А вот в 1924-м площадь стала Пушкинской. Потом с такой же легкостью памятник переставили с одной стороны улицы на другую.

— Что можно сказать о нынешней практике, связанной с московской топонимией? Есть ли стремление учиться на прошлых ошибках?

— Стремления такого, конечно, нет, и по-прежнему приходится бороться с каждой очередной глупостью.

Недавно я была на заседании комиссии по монументальному искусству. Рассматривали два вопроса: восстановление памятника Дзержинскому на Лубянке и восстановление памятника Скобелеву. Последний стоял когда-то на Скобелевской площади, напротив мэрии, на месте памятника Юрию Долгорукому. В свое время царский Генштаб назвал этого генерала Суворовым XIX века. Памятник соорудили в 1912 году на народные деньги, а площадь переименовали в Скобелевскую. Спустя несколько лет памятник уничтожили, площадь стала Советской, а затем — Тверской. С 2000 года идет борьба за его восстановление, создан Скобелевский комитет, который возглавляет космонавт Алексей Леонов. Власти выбрали для памятника Южное Бутово: мол, в городе нет больше свободных площадей. Я возразила: место есть, и оно ждет Скобелева. То самое, где стоял Дзержинский. В результате в центре столицы получится славянское полукольцо: памятники Кириллу и Мефодию, Героям Плевны (где командовал Скобелев), а также памятники Скобелеву и Ивану Федорову.

Предложение было принято, но, видимо, не всем пришлось по вкусу. Через несколько дней мне из комиссии позвонили: мол, нельзя ли отозвать моё предложение?

— Ну и как? Можно?

— А с какой стати? Только потому, что чиновникам ближе Дзержинский, чем Скобелев? Народная память директивам не подчиняется. Поэтому решения следует сверять не со звонками, а с нашей историей. Её надо не только знать, но и уважать.

Профессор Вотинов: Нас не умеют учить

В чем причина языковых неудач? «Плохо учились», — упрекают нас учителя. Но вот я встретил человека, который отвечает на этот вопрос иначе: «Плохо учили». Это заведующий кафедрой информационных методов обучения Московского государственного лингвистического университета (бывший институт им. Мориса Тореза) Виктор Афанасьевич Вотинов. Профессор берется обучить любого английскому языку за 15 занятий, немецкому и французскому ещё быстрее — за 12. Через три недели ученик будет читать без словаря, ещё через полмесяца сможет объясниться с иностранцем. А если хватит духу ещё на пару недель, то ему гарантируют свободное владение языком.