Город на холме

− Я спросил, раз ты несчастна, то никто рядом с тобой не имеет права на радость? В этом доме холодно, как в склепе. Я остаюсь здесь только ради Дэвида и Шэрон.

У меня не осталось слов, кончились слезы. Долго он будет стоять в дверях и восхищаться собственным благородством? Я бросила вилку с такой силой, что она вонзилась в деревянный дверной косяк в паре сантиметров от его виска. Он слишком часто смотрел в лицо смерти, чтобы податься назад.

− Юстина, я готов терпеть твои выходки сколько угодно потому, что я обещал. Но если ты будешь опасна детям, я упрячу тебя в сумасшедший дом.

Конечно, упрячет. У него власть, деньги, связи и знакомства в медицинских кругах. А у меня только Розмари, которую никто не станет слушать. Но у меня есть еще два дня, чтобы добраться до Бруклина, положить голову Розмари на колени и выплакаться.

Розмари переехала из Мисиссипи в Нью-Йорк в начале 50-х. Встречая ее на вокзале, я тут же поняла, почему. У нее был такой живот, как будто она проглотила футбольный мяч. Я смекнула, что рожать без мужа в маленьком городке, где все только и делают, что судачат, не такое большое удовольствие, а в Нью-Йорке легче затеряться. Через три месяца после того, как я родила Шэрон, Розмари разрешилась мальчишкой, светленьким, как молочная шоколадка. Назвали его Майкл. Майки.

С Майки все и началось. Мой Дэвид не расставался с велосипедом и бейсбольной перчаткой и не хотел читать ничего, кроме комиксов. А Майки не хотел бегать по улице с табунком и предпочитал сидеть дома с книгами. В неполные девять лет он серьезно сказал мне:

− Я стану адвокатом, мисс Юстина.

Я перехватила над его головой взгляд Розмари и поняла, что она будет работать, пока не упадет, и продаст свои медали за войну, но добьется, чтобы ее сын стал адвокатом. Не грузчиком, не дорожным рабочим, не водителем автобуса и даже не пастором. Адвокатом. Наступил май 1961-го, дети закончили учебный год, Дэвид и Шэрон уехали в летний лагерь в Катскильских горах, а Майки продолжал скучать в Нью-Йорке. Изначально планировалось отправить его на лето к родственникам в Мисиссипи – одного, как большого, – но когда планы перешли в практическую плоскость, Розмари испугалась. Всем была памятна история с мальчиком из Чикаго, который вот так же поехал на лето к родственникам в Мисиссипи и, не знакомый с местными порядками, свистнул вслед белой женщине. Его обезображенное побоями тело с пулевой дыркой в затылке и выдавленными глазами выловили из реки спустя три дня[182]. Майки ныл и канючил, он скучал по бабушке с ее деревенскими деликатесами и по двоюродным братьям, с которыми соревновался в ловле сомов и плевании арбузными семечками на дальность. Он не понимал, почему мать тянет с его отъездом. В конце концов Розмари решила взять в больнице отпуск и вести его в Мисиссипи сама.

− Я с вами, – сказала я, сама поражаясь собственному нахальству.

Розмари посмотрела на меня взглядом долгим и странным.

− Зачем тебе?

− Затем, что хватит их бояться. И тебе, и мне. Долго мы еще будем бежать от них с поджатым хвостом?

− Мисс Юстина, у людей нет хвоста.

Мы так и покатились.

Добраться до Мисиссипи у нас заняло четыре дня, и на станции нас встретил родственник Розмари − седой, с натруженными руками и согнутой спиной человека, всю жизнь копавшегося в земле. Но своей старой дребезжащей машиной он управлял лихо и шляпу при виде нас приподнял очень галантно. Я уже приготовилась бросить в багажник свой чемодан, как он зашептал что-то Розмари, бросая на меня виноватые взгляды. Розмари повернулась ко мне:

− Возьми такси. Попроси его довести тебя до перекрестка напротив фермы Мак-Гинисса. Там мы тебя подберем. Если ты сядешь в машину сейчас, на глазах у всех, будут неприятности.

Майки непонимающе вертел головой. Похоже, Розмари не зря боялась. По крайней мере, несколько дней она должна с ним тут пробыть, пока он не разберется, что к чему. Я кивнула и пошла в вокзальный буфет выпить кофе. Третий рейх жив и здоров. Вот только я не тот затравленный испуганный подросток, каким была четырнадцать лет назад.

Мы провели на ферме три дня, а потом стали собираться назад. Своими глазами увидев, что до белой части города Майки пешком просто не дойдет, Розмари наконец нашла в себе силы его оставить. Мы стояли перед зданием автовокзала города Джексон, штат Мисиссипи.

− Пойдем перекусим, – предложила я.

− Вместе, – отозвалась Розмари.

Все остальное не было сказано, но именно то, что не было сказано вслух, и направляло наши действия. Теперь, когда мы не отвечали за безопасность ребенка, мы могли делать то, что считали нужным.

Мы заняли места за “белой” стойкой и официантка скользнула по нам взглядом, в котором ясно читалось “опять эти”.

− Я могу взглянуть на меню? − как ни в чем не бывало спросила я.

Меню шлепнулось передо мной как лягушка, которую Дэвид два года назад принес домой в кармане и водрузил на кухонный стол.

− Два омлета с сыром и два кофе с молоком.

− Мы цветных не обслуживаем.

− Хорошо, один омлет с сыром и один кофе.