Город на холме

Когда мне это все принесли, я поставила тарелку между собой и Розмари и мы демонстративно разъели омлет – я вилкой, Розмари ложкой. Потом пили кофе, передавая друг другу чашку двумя руками, как кубок с драгоценной влагой. В очередной раз принимая у меня у чашку, Розмари прикрыла мои ладони своими. С улицы донесся шум двигателей и людские голоса. Официантка метнулась к телефонному аппарату на стене.

− Опять автобусы приехали.

Интересно, кому она докладывает?

Двери открылись с улицы и в буфет начали заходить и рассаживаться люди, очень организованно и аккуратно. В основном молодые парни и девушки в костюмах с пиджаками и воскресных платьях, они рассаживались вперемешку, белые и цветные. На табурет рядом с нами сел увалень в очках и тут же спросил:

− Дамы, вы из какой группы?

Розмари осторожно поставила чашку с остывшим кофе на стойку и продолжала держать мои руки в своих так, как будто это были какие-нибудь драгоценности на миллионы долларов.

− Мы не из группы. Мы тут просто перекусываем.

− Так вы местные?

Резкий ответ уже был готов сорваться у меня с языка, но в этот момент с улицы раздался вой полицейских сирен и визг тормозов.

− Вот вам шерифы сейчас покажут. Всех повяжут, голубчиков, – прокомментировала официантка. – А вы бы постыдились, – обратилась она к нам с Розмари. – Взрослые женщины, а ведете себя, как подростки.

В буфет ввалился целый наряд полицейских с овчарками на поводках. Я немедленно схватила со стойки перечницу, чтобы в случае чего пустить перцу собаке в нос. Так в Плашове спасся от эсэсовской собаки еврейский подросток, специально с этой целью укравший перец с кухни. Комендант похвалил его за находчивость и прострелил ему голову. Розмари спрыгнула с табурета и загородила меня.

− Значит так, смутьяны, – сказал старший шериф. – У вас тридцать секунд, чтобы разойтись. Цветным в цветную секцию, белым в белую. То, что за этим последует, вам не понравится. Я вас предупредил.

− Ваши законы не справедливые! Мы не подчинимся!

− Приедут еще автобусы! Buses are a-coming!

− Всех не пересажаете!

И тут началось. Дубинки мелькали в воздухе, щелкали наручники, людей волокли за волосы, псы рвались с поводков. Розмари получила дубинкой по лицу, у нее заплыл глаз. Меня ударили о стойку головой – не нарочно, но больно. Нас выволокли из буфета и посадили в воронок вместе с еще несколькими девушками. Вот тебе и перекусили.

Оправившись от первого шока, наши соседки вели себя так, как будто поехали на загородную прогулку. Несмотря на то, что им тоже попало дубинками, особенно негритянкам, они пели, смеялись, делились секретами, одна достала зеркальце, и оно пошло по кругу ко всеобщему удовольствию. Розмари тяжело дышала, положив голову мне на плечо. Все-таки это не развлечение для пятидесятилетней женщины с больным сердцем и астмой. После рождения Майки она сильно сдала здоровьем. Он у нее поздний, дитя последней надежды.

− А куда едем? – осведомилась изящная миловидная брюнетка с запекшейся ссадиной на лбу.

− Известно куда. В тюрьму Парчман, – ответили из дальнего угла.

Из разговоров девушек я поняла, что группы студентов приезжают в Джексон специально, чтобы массово и публично нарушать законы о сегрегации (давным давно упраздненные Верховным Судом) и таким образом забить все тюрьмы и надоесть властям. Стандартный приговор по таким делам – месяц тюрьмы, а выходить под залог студенты принципиально не хотели. Называлось это – Freedom Ride, поездка по маршруту свободы. Маршрут свободы привел нас в самую страшную тюрьму штата Мисиссипи. Даже мне при виде этого комплекса стало очень не по себе, ну только трубы крематория не хватает. Тридцать дней. Если Розмари расклеится, ее отправят в больничный блок, и оттуда она уж точно живой не выйдет. А Даниэль? Я сказала, что еду на две недели, а тут больше месяца. Мы уже давно не живем как муж и жена, но надо отдать ему должное – ему не все равно, что со мной происходит. Даже если он узнает, где я, даже если внесет залог, я без Розмари никуда не пойду.

Нас сфотографировали в профиль и анфас и стали печатать пальцы. Немолодой шериф взял меня за запястье и отпрянул, как будто увидел призрака. Я едва не ударилась рукой о крышку стола:

− Мэм… Я был там… 42-я пехотная… Дахау… Это недоразумение… Я не буду вас оформлять… Я доложу начальству, и вас освободят.

− Это не недоразумение. Я на своем месте. Я четырнадцать лет ждала.

Он развернулся и ушел. На его место тут же встал молоденький, не обремененный тяжелыми воспоминаниями. После фотографий и печатания пальцев, мы поступили в распоряжение надзирательниц. Нам всем корректно, но решительно предложили раздеться. Потом каждая арестантка ложилась на банкетку и надзирательница совала ей между ног палец в перчатке. Потом надзирательница окунала палец в какой-то едко пахнущий раствор и совала между ног следующей.

− Это зачем? – шепнула я соседке.

− Проверка девственности. Если кто-то не замужем, но уже не девушка, ей можно пришить еще одну статью – аморальное поведение.

До такого даже в третьем рейхе не додумались. Знали бы они тут про мое поведение.