Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей

К лету 1815 года державы Европы сокрушили наконец Наполеона. Пия VII снова вернули в Рим. В этот раз при переезде обошлось без перегруженного корабля и неумелой команды. Он въехал в Рим в карете, которую тащили 64 местные девушки в черном [53]. Столь необычный вид транспорта символизировал народное повиновение и поклонение вернувшемуся папе. Излишний жест, потому что рядом с каретой бежали мужчины, женщины и дети, умолявшие Пия о благословении. Теперь он был не просто папа, а великий человек Европы: остался верен своим принципам, с достоинством пережил изгнание (и даже сам чинил свою сутану). После возвращения в Рим Пия VII причисляли к святым-победителям, ходившим по улицам города: он был живым мучеником, «главой Церкви и величайшим человеком столетия» [54].

Далеко не в одном Риме печатали портреты Пия и сочиняли в его честь стихи, он превращался в первого папу-икону современности. В Риме и в католических странах, например во Франции, в ход пошла идеология: мыслители развернули дебаты о том, доказывают ли недавние войны в Европе необходимость суверенитета папы. Для таких, как Жозеф де Местр, безумное, агрессивное честолюбие Наполеона было, без всякого сомнения, плодом «галликанской» идеи о том, что секулярный вождь нации должен быть и ее окончательным религиозным авторитетом. Для де Местра безопасность в мире обеспечило бы «ультрамонтанистическое» положение, при котором люди взирают на мир и на папу-пастыря, обладающего подлинным всесветным суверенитетом [55]. Другой французский теоретик, Фелисите де Ламенне, выразит это же положение формулой, почти годящейся в поговорку: «Без папы нет Церкви; без Церкви нет христианства; без христианства нет ни религии, ни общества; а значит, европейская национальная жизнь имеет единственным источником папскую власть» [56].

* * *

21 ноября 1825 года по Виа дель Корсо и окрестным улицам разнеслась весть: «Мастро Титта пересекает мост!» Эти слова свидетельствовали о том, что папская власть в Риме живет и процветает. Мастро Титта вырос в Сенигаллии, на востоке Папской области, однако в столице пап все знали, что означают его перемещения по городу. Он покинул свой дом на узкой улице напротив базилики Святого Петра, где жил с женой. Они вели тихую жизнь рядом с церковью Санта-Мария-ин-Траспонтина, где их часто видели на мессе [57]. Когда Мастро Титта шел по мосту, известному как мост Святого Ангела, ему приходилось остерегаться оскорбительных жестов и даже нападения. С рождения он носил имя Джованни Баттиста Бугатти, но римляне знали его только по прозвищу, означавшему на местном наречии «исполнитель правосудия». Если он переходит через мост, значит, жди казни; люди спешили поглазеть на казнь [58]. В тот ноябрьский день 1825 года лишить жизни предстояло Анджело Таргини и Леонидо Монтанари.

Приказ об их казни «был отдан папой без доказательств и без суда», как написано на памятнике им обоим на Пьяцца дель Пополо. Оба были молоды, всего лишь на третьем десятке, но Мастро Титта не ведал сочувствия. Свою первую казнь он наблюдал в молодости совершенно холодно, как отмечено в приписываемых ему воспоминаниях. Там рассказано о четвертовании и обезглавливании некоего Никола Джентилуччи, произведенных палачом «с прямотой и четкостью, которые проявил бы опытнейший мясник… Мне было 17 лет, и я совершенно ничего не почувствовал» [59]. Видимо, этот текст приписывается Мастро Титта ошибочно, но его тон подходит человеку, казнившему за 68 лет приблизительно 516 осужденных [60]. Толпа, собравшаяся на Пьяцца дель Пополо на казнь Таргини и Монтанари, тоже осталась равнодушной. Правда, если верить репортажам в парижских и американских газетах, римляне были разгневаны и даже напуганы хладнокровием приговоренных [61]. Подобно всем приговоренным к казни в Папской области, они получили возможность покаяться в грехах и умереть добрыми христианами. «Папа, еще очень слабый, провел часть ночи в благочестивой молитве во спасение их душ» [62]. Однако оба отказались каяться, проявив «неодолимое неверие, неслыханное в Святом городе» [63].