Более того, оставаясь «пленниками Ватикана», папы по-прежнему вмешивались в общественную жизнь. В конце XIX века последствия промышленной революции принудили Льва XIII к яркому выступлению. В 1891 году он выпустил энциклику Rerum Novarum об условиях жизни и труда рабочего класса. К тому времени механизация промышленного производства распространилась из Британии на европейский континент, много ирландских и итальянских католиков работало на заводах Британии и Америки. В Италии развитие индустрии еще только начиналось, но в 90-х годах XIX века ремесленное производство во многих северных городах уже переросло в фабричное [62]. В Риме ход перемен был медленнее, но это не значило, что рабочие жили в довольстве. На археологических раскопках на Палатинском холме и на форуме землекопы бросали заступы, как только возникала угроза снижения их зарплаты [63]. За Тибром, на государственной табачной фабрике на Пьяцца Мастаи, только 50 рабочих из тысячи доживали до преклонных лет [64]. В разгар борьбы за объединение страны женщины с этой фабрики устроили марш на Капитолийский холм и захватили ее директора, внедрявшего технологию, которая угрожала сокращением рабочих мест [65]. Гонка за наживой и урбанизация ухудшали жизнь беднейших слоев, поэтому папа выступил как против эксплуатации, так и против радикальных новых идеологий, таких как марксизм, предрекавший войну классов, заявляя, что его «принуждает возвысить голос первоапостольский статус» [66].
Постепенно Лев и его наследники начинали привыкать к тому, что современное государство никуда не денется, и стали переносить внимание на совмещение его структур с христианством. При своем упрямом религиозном консерватизме Пий X мало-помалу принимал новый политический порядок. Еще будучи венецианским епископом, он приветствовал короля и королеву Италии, которых Пий IX знать не хотел. Тот запретил католикам голосовать на выборах и вообще иметь дело с итальянским государством, которое отказывался признавать. В 1905 году Пий X окончательно отменил этот запрет. Годом раньше крайнее крыло Итальянской социалистической партии (PSI) устроило всеобщую забастовку, казавшуюся репетицией настоящей революции [67]. Пий надеялся, что католики проголосуют за «силы порядка», отвергнув «подрывных» кандидатов [68]. Но некоторые католики пошли дальше, пожелав тоже включиться в политику, и папа отказался одобрить новый центр католического влияния. Вместе со многими верующими он возлагал надежды на Джованни Джолитти, прагматичного авторитарного центриста, узнаваемого по закрученным усам и галстуку-бабочке; он пять раз будет становиться премьер-министром. Джолитти поддерживал разделение Церкви и государства из уважения к принципам националистов, но при этом проводил политику, ориентированную на консервативных избирателей-католиков; он разрешил религиозное образование в школах, противился разводам и вел войну с мусульманской Ливией, которую многие воспринимали как Крестовый поход [69].
Некоторое время этот неформальный альянс работал. Джолитти выигрывал много голосов католиков, интересы Церкви были под защитой [70]. Однако в 1914 году и папа, и Джолитти оказались бессильны, когда Италия приняла самое важное доселе решение. Тогда в июле началась мировая война с участием союзницы Италии, Австро-Венгрии. Джолитти поспешил заявить, что любая позиция, кроме нейтралитета, станет для молодой страны катастрофой. С его точки зрения, Италия была еще «слабым, формирующимся организмом» [71]. В конце лета 1914 года к нему присоединился новый папа, Бенедикт XV. Прозванный в Ватикане «малышом», этот низкорослый знатный генуэзец начал сдержанно призывать к миру [72]. Голоса этих двух деятелей присоединились к хору простых итальянцев, не желавших новой смуты и кровопролития. Но в марте Джолитти ушел с поста, а его преемник Антонио Саландра стал смещаться в сторону участия в войне. Австрия не советовалась с Италией, развязывая конфликт с Сербией, поэтому у Италии не было обязательства защищать союзницу. Весной 1915 года Австрия начала переговоры с Италией по этому вопросу. За одним столом Саландра торговался с Австрией из-за цены итальянского нейтралитета, а за другим обсуждал, каким будет приз, если Италия поддержит Британию и Францию. В мае 1915 года союз с Австро-Венгрией и Германией был объявлен несуществующим. Италия вступала в Первую мировую войну на стороне Антанты.
На улицах Рима зазвучали воинственные кличи. Поэт, оратор и журналист Габриэль д’Аннунцио выступил на Капитолийском холме [73]. Взойдя по лестнице Дворца сенаторов, перед статуей Марка Аврелия, Д’Аннунцио предстал пророком, чей час наконец пробил. Раньше он был непоследователен и эмоционален в политике. Но в тот весенний день обрушил на завороженную толпу шквал захватывающей риторики. В ней было место и военным победам цезарей, и героизму Джузеппе Гарибальди. Его голос громыхал над собравшимися, вещая о том, что участие Италии в Первой мировой войне станет возвышенным апофеозом Рисорджименто.