Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей

Борьба за единство нации наконец завершилась, и правительство занялось еще более крупным проектом. При провозглашении Итальянского королевства в 1861 году популярнейший политик Массимо д’Адзельо смело заявил: «Мы создали Италию, теперь мы должны создать итальянцев» [30]. Задача была не из легких. В разных областях полуострова говорили на настолько разных диалектах, что некоторые из них звучали как разные языки. Хлынувшие в Рим строители говорили на трех языках: лингва франка применялся на работе, родной итальянский – в быту, какая-никакая латынь – в воскресенье в церкви [31]. При этом римляне знали, в чем заключаются их разногласия с новой властью: о пьемонтцах говорили, что они расхаживают по городу с «видом конквистадоров» [32]. Напряжение усилилось, когда за один год население города увеличилось с 226 022 до 244 484 человек. Раздражение усиливалось из-за необузданной спекуляции недвижимостью. Поэт Габриэле Д’Аннунцио назвал быстрое хаотичное строительство в Риме «битвой за прибыль», оружием в которой были «кирка, мастерок и вероломство» [33]. Правительственные учреждения и чиновники занимали дворцы, а семьям римлян приходилось ютиться на заброшенных сеновалах [34].

Бедные римляне и раньше жили в тени пышных резиденций, но новые хозяева зданий не могли оправдать свое господство родством со старинными римскими династиями или с христианскими мучениками. Новому режиму требовались для замазывания трещин собственные жития святых. В сентябре 1870 года был учрежден специальный комитет по «расширению и украшению столицы»; в феврале следующего года министров правительства стали переводить из их временных кабинетов во Флоренции в Рим [35]. Прежде чем у Рима появится новая история, власти должны были покончить с символами папского правления. Не желая напрямую тягаться с викарием Христа, правительство Виктора Эммануила и его сына Умберто I сосредоточилось на признаках светской власти Святого престола. Начался снос папских фортификаций, вроде крепостной башни Павла III на Капитолийском холме [36]. Новые правительственные учреждения вселялись в кабинеты папского государства по процедуре формальной конфискации. В июне 1633 года инквизиторы папы Урбана VIII судили Галилея в Санта-Мария-сопра-Минерва. Теперь там на весь срок секулярного режима расположилось министерство финансов [37]. Появлялись и новые административные кварталы: министр финансов Квинтино Селла заложил целый новый район Città Alta на достойном удалении от старого города, на Квиринальском холме. Гораздо ближе к Ватикану, в тени замка Святого Ангела, выросло новое здание Верховного суда из белоснежного травертина. Великолепные карнизы, балюстрады и скульптуры Дворца юстиции были выполнены в ренессансном стиле, обожаемом папами, только теперь этот стиль провозглашал новую светскую власть.

На площади за судом стоял теперь святой Рисорджименто – упитанная фигура Кавура, запечатленного в бессмертной бронзе. За рекой, на холме Яникул, воздвигли конную статую Гарибальди. Взор этого искателя приключений был обращен в сторону базилики Святого Петра, как будто он продолжал дело Рисорджименто. Даже на мосту Кавура, связавшем окрестности собора с остальным Римом, аллегории победы показывали городу лавровые венки, а на Ватиканский холм направляли пушки. На соседних улицах из могил выкуривали призраки бывших противников пап: когда к северо-востоку от Борго закладывали новый жилой район Прати, на уличных указателях появились имена Арнольда Брешианского и Кола ди Риенцо. Совсем как в папском Риме, жители столицы становились куда большими героями уже после смерти. Хотя при жизни Криспи считал короля Виктора Эммануила «слишком мелким» для Рима, после смерти в 1878 году монарх превратился в весьма значимую фигуру. Некоторые из главных памятников Рима были обращены на службу этой новой важной идее. Короля похоронили в Пантеоне, некогда бывшем храмом всех богов, а при поздней Античности превращенном в церковь. Снаружи под треугольным постаментом выгравировали: «ВИКТОР ЭММАНУИЛ II ОТЕЦ НАЦИИ». Так историю первого короля современной Италии соединили с великим прошлым Римской империи и папства, сделав Виктора Эммануила апофеозом пышной легенды.