Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей

К весне 1938 года стало ясно, что фашизм нарушил священный характер города. В мае папа от отвращения к событиям в Риме переехал в свою виллу в Кастель-Гандольфо. Муссолини пытался купить его молчание, ведь режим легитимизировало даже молчаливое согласие с ним папы. Даже после того, как Муссолини сделался диктатором, у понтифика оставалось кое-какое влияние: он не скрывал, что многие католики призывают его осудить фашистский режим [124]. На праздник Воздвижения Креста Господня в 1938 году Пий не смог не выразить свой ужас из-за того, что в Риме «воздвигнут другой крест и это не Крест Христов» [125]. Нацистский фюрер Адольф Гитлер прибыл в Рим с такой многочисленной делегацией, что понадобились специальные поезда. Фашистские власти благоговейно сопровождали ее через полуостров. И вот теперь Рим заполонили флаги со свастикой. Разукрасив монументы вдоль Виа дель Имперо, Муссолини подчеркивал уникальную роль города как фашистской столицы. Но перед штаб-квартирой Муссолини немцев ждал вовсе не такой пышный прием. Ночью на стене появилась надпись: «Рим получает отбросы рейха: флагштоки, треноги и полицию» [126].

В месяцы после визита Гитлера в Риме зазвучали новые встревоженные голоса, так как Муссолини ввел расистские законы против итальянских евреев. В попытке заручиться согласием папы он заверил его, что «обращение с евреями будет не хуже, чем то, которым их века и века подвергали папы» [127]. Эти обещания служили слабым утешением для евреев Рима, вышедших из гетто в 1870 году. К тому же быстро проявилась их лживость. Церковь и ее учреждения по-прежнему были пропитаны антисемитизмом, исключением из которого веками было только то, что антисемитские законы не распространялись на иудеев, принимавших католичество. Но Муссолини эту оговорку отменил. Для него «настало время итальянцам объявить себя открытыми расистами» [128]. Некоторые ближайшие соратники Муссолини придут в ужас от этой перемены. Так отнесется к этому, например, его бывшая любовница Маргарита Грассини Сарфатти. Сразу после соответствующего объявления она потрясенно пишет в письме: «Ты знаешь, что с нами произошло! Я католичка, оба наших ребенка тоже, оба они в браке с католиками, и их дети – католики, тем не менее я сама, мой муж и наши дети считаются евреями» [129]. Сарфатти указывала, что их теперь «обвиняют в самых ужасных грехах», чем обесценивают давнюю преданность семьи фашизму и славную геройскую смерть на войне ее 17-летнего сына» [130].

В конце января 1939 года Пий XI достиг крайней точки. Поздней ночью он собственноручно написал у себя в кабинете текст с осуждением фашистского режима [131]. Он писал, что Муссолини громогласно признал суверенитет папы, но до Карла Великого ему далеко. Раньше папы часто заключали сделки с правителями, желавшими папских милостей, но после циничного поведения Наполеона этому пришел конец. К тому же никто еще не требовал от пап благословить политическую идеологию, саму бывшую религией, покушаясь тем самым на образовательную миссию Церкви и на роль папы как общемирового пастыря. Латеранские соглашения сделали Пия XI юридически независимым, но теперь в коридорах папской власти завелись фашистские шпионы. Менее чем через две недели папа собирался выступить с тревожным обращением ко всем епископам Италии.

Получив от папы предупреждение, некоторые епископы догадались, о чем пойдет речь. На публичных мероприятиях Пий уже высказывал настороженное отношение к усиливающемуся сближению Муссолини с фюрером Германии [132]. Но услышать об этом от папы в Риме епископам не придется. Встреча не успела состояться: папа умер. Накануне смерти он жаловался на ухудшение здоровья, прежде крепкого, поэтому отдал распоряжение о публикации своих заметок. События после смерти Пия стали доказательством того, что его страх фашистских шпионов не были паранойей: Муссолини оказался в курсе содержания речи, которую готовил папа. Муссолини позвонил государственному секретарю Ватикана Эудженио Пачелли, ставшему кардиналом, и приказал уничтожить весь тираж. После смерти папы кардинал опасался нового разрыва между Ватиканом и итальянским государством, поэтому ответил Муссолини согласием и направил в типографию распоряжение «уничтожить все, что относится к этой речи» [133].

* * *