Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей

Жители города всегда отклонялись от правил католической морали, но только теперь то, что прежде было табуировано, становилось общепринятым и даже официально признанным. Это был постепенный процесс, при котором общество и культура развивались одновременно с критикой и сопротивлением. В 1958 году Rugantino, ресторан в Трастевере, закрылся после проведенной там вечеринки, нарушавшей священный характер Рима. В ресторане отмечали 25-летие графини Ольгины ди Робилант, но все внимание было приковано к танцовщице из Ливана Аише Нана, показывавшей стриптиз под музыку римского новоорлеанского джаза [146]. Для Нана тот вечер завершился допросом в полиции. Через два года одна из пировавших там дам, шведская кинозвезда Анита Экберг, снялась в картине Федерико Феллини «Сладкая жизнь» (1960). В начале фильма группа загорающих женщин машет статуе Христа; весь фильм стал критикой роскошествующей римской элиты, для которой уже не действовала христианская мораль [147]. Набожность некоторых кварталов изображалась там как притворство. В кинокартине Пьера Паоло Пазолини «Овечий сыр» (1963) буржуазия поверхностно следует христианской вере, в то время как распинают бедствующий и голодающий рабочий класс [148]. В 1975 году наглядно проявился наносной характер католической идентичности города: Павел VI приветствовал паломников Святого года, а в это время римляне проголосовали за аборты: одобряющих аборты оказалось в городе на 10 % больше, чем в среднем по стране [149]. Это стало сильным ударом для Павла VI, который вслед за своим предшественником Иоанном XXIII попытался реформировать Церковь, созвав Второй Ватиканский собор (1962–1965 гг.). На нем правила литургии, сложившиеся столетия назад, были обновлены в попытке привлечь простой люд: произошел отказ от традиционной латыни, в церкви разрешили исполнять рок-музыку, священникам на богослужениях можно стало смотреть не на крест, а на прихожан.

Такие папы, как Иоанн XXIII, надеялись изменить язык Церкви, чтобы она лучше соответствовала современному миру. Но многие в Риме, казалось, уже решили, что для них речи папы не имеют значения. К концу 80-х годов воскресную мессу посещало всего лишь 15 % жителей города [150]. В 1981 году около 70 % проголосовало за сохранение законности абортов, снова не прореагировав на агитацию Ватикана. Даже на Втором Ватиканском соборе папский викарий Рима Анджело Делл’Аква предупредил, что дискуссии делегатов – это «нечто, о чем римляне не имеют понятия»; исключение составляли римляне, селившие святых отцов – участников Собора в своих гостиницах или отвозившие их в микроавтобусах и в «мерседесах» в Ватикан [151]. Признав изменения в жизни и в характере города, даже власти не стали больше сохранять священный характер Рима. В 1983 году вместо заявлений, что Рим априори священный город, прозвучало признание того факта, что Рим играет особую роль для католиков: «Итальянская республика признает ту особую значимость, которую Рим, первоапостольский престол, имеет для католицизма» [152]. Глядя на город, которым папы некогда правили как викарии Христа, папа Иоанн Павел II (1978–2005 гг.) обнаружил в нем отношение к христианской морали, «близкое к безразличию» [153].

* * *

Днем 13 мая 1981 года Рим и весь мир забыли о безразличии к папе. В половине шестого вечера папу без сознания увезли с площади Святого Петра. Объятая паникой папская охрана бежала впереди открытого «Фиата-Кампаньолы», прозванного «папамобилем». Они отодвигали камеры журналистов и прокладывали путь для выезда с площади. За несколько секунд до того Иоанн Павел II стоял на площади, готовясь пожимать руки верующим, ждавшим его благословения. В тот день десятки тысяч мужчин и женщин собрались для встречи со своим папой, улыбались, готовили фотовспышки. Под колокольный звон, оповещавший о прибытии папы, раздались выстрелы. Лица в толпе исказил ужас: были выпущены четыре пули, и две угодили в папу.

Фотография 23-летнего стрелявшего, турка Мехмета Али Агджи, облетела телеэкраны всего мира. В начале того дня Агджа спокойно пришел из своего отеля на Виа Чичеро к базилике Святого Петра и сел перед ней писать открытки из Рима [154]. За несколько минут до покушения он был почти незаметен, но уже сжимал пистолет, укрывшись за спинами собравшихся на площади паломников. После покушения на Его Святейшество Агджа попытался скрыться. Он ринулся сквозь плотную взволнованную толпу, но путь ему преградила могучая фигура францисканской монахини Летиции Джудичи, сказавшей потом: «Я ждала в тот день, что кто-то его остановит, но поймать Али Агджу выпало мне» [155]. Преступнику некуда было бежать, он направил пистолет на Джудичи, но его руку отвела еще одна монахиня [156]. Когда глава ватиканской охраны Камилло Чибин перелез через деревянный забор, даже Агджа понял, что игра проиграна.