Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей

Там, вдали от Рима, Климент оказался, как ни странно, в географическом центре христианского мира, на оси Испания – Италия. Обстановка была спокойная, благостная, его отношения с местным населением не имели давней истории и ничем не были отягощены. Письмо из Авиньона достигало Парижа за пять дней, Рима – за две недели [35]. Вскоре многие гонцы, готовые мчаться в Италию, обнаружили, что их услуги более не требуются, так как Климент перевел в Авиньон всю папскую курию и всех сотрудников: кардиналов, дипломатов, религиозных лидеров с семьями, как и всех тех, кто предпочитал не покидать экономическую и социальную орбиту папских милостей. Жители Авиньона видели, что их город полностью меняет лицо. В 1305 году, когда Климент стал епископом Рима, население города не превышало пяти-шести тысяч человек [36]. В 1371 году оно превысило 50 тысяч человек, причем многие из них имели прямую связь с папской курией[8] [37].

Авиньон не только разросся благодаря папам и их окружению, но и укрепился и разбогател. Сложный механизм папской курии, не умещаясь в папской резиденции, выплескивался на улицы, в Авиньоне множились учреждения и библиотеки. Скоро на юге Франции проявились самые дорогостоящие атрибуты папства. Папы меняли друг друга на троне святого Петра, и одновременно с этим помещения украшались фресками, стены – гобеленами и коврами, по соседству с тенистыми и прохладными монастырскими клуатрами зеленели сады. Климент VI (1342–1352 гг.), ученый и эстет, особенно старался сделать из Авиньона постоянный Новый Рим. Собрав самых способных художников, он украсил стены своего кабинета красочными сценами охоты с оленями, собаками и раскидистыми деревьями; на эту живопись шли средства, которые так берегли его предшественники. Климент V и его наследник Иоанн XXII (1316–1334 гг.) жили простой жизнью в доминиканском монастыре. Последовавший за ними Бенедикт XII (1334–1342 гг.) и вовсе был аскетичным монахом-цистерцианцем. Но при нем в папской канцелярии золото лежало до самого потолка. Увидев просторный, но скромный епископский дворец, выстроенный Бенедиктом вокруг клуатра, Климент VI бросил: «Мои предшественники не умели быть папами» [38]. Он расширил этот дворец до истинно папских размеров, добавив высокую монументальную башню. Расстояние от двери его Большой капеллы до главного алтаря превышало 50 метров. Характерно, что огромный флигель папского дворца нарекут Римом, – кажется, папу не переставал преследовать его город.

* * *

Великолепие папской жизни в Авиньоне резко контрастировало с отношением к этому городу римлян. Петрарка заклеймил французский анклав пап «новым Вавилоном». В христианском мире Вавилон служил синонимом разврата, олицетворенного в библейском Откровении Иоанна Богослова распутной женщиной верхом на семиглавом звере с багровой шкурой и десятью рогами. Сам Петрарка хорошо знал, как красив Авиньон. Его отец, флорентийский нотариус, как очень многие, увез свою семью в Прованс следом за папой [39]. Однако Петрарка считал, что город сделали отталкивающим местом папы, бросившие Рим и отправившие «Церковь Христову в позорную ссылку» [40]. Климент VI и другие папы могли сколько угодно платить мастерам, архитекторам и живописцам, но превратить Авиньон в подлинную папскую столицу им было не дано. С точки зрения Петрарки, они преуспели только в создании извращенного, пустого чучела Рима, «пьяного от крови святых, от крови мучеников во имя Иисуса» [41].

Критика, с которой обрушивался на папский Авиньон Петрарка, была безжалостной. Но порицался и оставшийся без пап Рим. В их отсутствие «царица городов, престол империи, цитадель католической веры» изрядно деградировала [42]. Некоторые даже утверждали, что и жители Рима переживают упадок вместе со статусом их дома. Бывший город Августов превратился в место, где требовалось восхвалять преступников как богов. В последнее время жизнь стала для римлян особенно жестокой. Когда в начале 1348 года через лежащий недалеко Неаполь к ним пожаловала Черная смерть, некоторое время Рим спасало отсутствие в городе путешественников, но к августу там уже вовсю свирепствовала страшная зараза [43]. На следующий год выжившие вдобавок пострадали от землетрясения в Апеннинских горах. По свидетельству Петрарки, город «тряхнуло с силой, какой не знали две тысячи лет и более, с самого основания города» [44]. Содрогнулась вся базилика Сан-Джованни-ин-Латерано. Обвалилась восточная стена Колизея. При падении колокольни базилики Сан-Пауло и половины Башни милиции римляне кинулись прочь из своих нехитрых деревянных и каменных жилищ и поселились в палатках [45]. Городской хроникер живописал народ «в великом отчаянии» [46]. «Не проходило ни дня без драк и грабежей. Девицы подвергались надругательствам, работники – грабежам… паломники – издевательствам и осмеянию» [47]. Римлянам все это наверняка казалось концом света.