Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей

Картину для Капитолийского холма заказал пока еще малоизвестный нотариус Кола ди Риенцо. Вскоре после отъезда из Авиньона летом 1344 года он начал строить планы оживления больного города Рима. Изображением с исполненными смысла надписями на стене Дворца сенаторов Кола отзывался на стенания римлян, которым надоело жить в городе, где единовластие властолюбивого папы сменилось гнетом нескольких алчных семейств, рвущих друг у друга влияние, земли и богатства. Баронские кланы пустили в городе глубокие корни, но их происхождение и цели не имели тесной связи с ним. Папство же, пусть и запятнанное поступками отдельных пап, своими связями с Петром и, через Константина, с великой Римской империей еще могло проявить себя авторитетной объединяющей силой. Кола определенно признавал этот факт, хотя и преследовал собственные цели. Клеймя баронов и объявляя себя весной 1347 года вождем Рима, он клялся возродить престиж и мирную жизнь того Древнего Рима, о котором знал из книг. Подобно Пьерлеони, он оглядывался на Римскую республику, подражая ее трибунам [69]. Что любопытно, одновременно он называл себя христианским вождем [70]. Прежде чем взойти на Капитолийский холм для захвата власти, Кола провел ночь в залитой светом свечей церкви Cант-Анджело-ин-Пескериа, названной так из-за близости рыбного рынка. Ночную тишину нарушали только колокольный звон и молитвы трех десятков верующих [71]. На рассвете Кола и его люди прошли между древними полуразрушенными колоннами перед входом в церковь. В руках у них были штандарты с ликами святых Петра, Павла и Георгия, а также алый флаг в честь богини Ромы [72]. Осуществив переворот, Кола, облаченный в желто-зеленые шелка, отправился в базилику Святого Петра, на ходу швыряя в толпу монеты [73]. Кола говорил на народном языке старого римского мира, близком людям в те тревожные времена.

* * *

Когда Кола пришел к власти, в Риме не было папы, но была вера. Несмотря на отсутствие стержневой церковной иерархии, в городе XIV века по-прежнему хватало людей, посвящавших всю свою жизнь Богу. На начало XIV века в городе насчитывалось 413 церковных учреждений с более 1100 постоянных священников и тех, кто принадлежал к белому духовенству, 126 монахов и примерно 470 монахинь [74]. В предыдущем веке возникло несколько крупных религиозных орденов – сообществ набожных мужчин и женщин, строивших жизнь по правилам и в духе установлений основателя. Ордена, появившиеся в 1200-е годы, отличались своей связью с простыми мирянами. То были вовсе не монахи, простершиеся перед алтарем или стригущие траву в обнесенном стеной дворике уединенной обители. Это была братия, шагавшая плечом к плечу с массами и преданная своей местности, а не зданию за глухими стенами. В своих молитвах и странствиях они были верны одной миссии – спасению душ. Во времена Риенцо в Риме все еще процветали нищенствующие ордена тринитариев, сервитов и доминиканцев, служивших позади Пантеона, в церкви Санта-Мария-сопра-Минерва. Более древний орден августинцев тоже обрел в городе новое прибежище, перейдя из Санта-Мария-дель-Пополо в густонаселенный abitato, на угол Виа делла Скрофа и Виа де Портогези.

Более того, как происходило и в прошлом, верующие продолжали стекаться из чужих земель. В 1348 году, через 39 лет после ухода пап в Авиньон, по улицам Рима бродила Бриджет Биргерсдоттер. Она преодолела 2200 километров, покинув родной шведский город Вадстену к юго-западу от Стокгольма. В Риме совсем другие люди и не такой климат, как в Эстергетланде, с его раскинувшимися среди холмов бирюзовыми озерами. «Добрая и смиренная с любым встречным», всегда «смеющаяся» – так отзывались римские слуги Бриджет об этой веселой деятельной женщине, готовой участвовать в жизни города, в который перебралась [75]. Бриджет вела в Риме жизнь деятельной христианки: ухаживала за больными в госпиталях, молилась в храмах святых и собирала на улице средства для своих благочестивых трудов. Даже когда папы оставались в чужом краю, можно было понять чужестранцев, прибывавших в Рим торговать и работать. Но Бриджет привели в город чисто духовные, церковные побуждения. Заботиться о хлебе насущном ей не приходилось: она являлась аристократкой, бывшей фрейлиной королевы Бланки Намюрской [76]. Подобно набожным патрицианкам раннехристианского Рима, она отказалась от мирских богатств после смерти возлюбленного супруга Ульфа по возвращении из паломничества в Сантьяго-де-Компостела [77]. Когда Ульф испустил дух, жизнь Бриджет полностью изменилась. Оправившись от горя, она превратилась в крупного религиозного деятеля.