Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей

Джон и Элис не единственная пара, предлагавшая приют в Риме своим соотечественникам во второй половине XIV века. Их район превращался в центр притяжения для иностранных общин. Чуть севернее, сразу за Пьяцца Навона, Иоганнес Петри и его жена Катарина открыли приют для паломников из германских земель. Ближе к английскому приюту, на той же улице, найдут приют испанские паломники: там им предложат крышу и заботу арагонцы [85]. Чуть дальше находился приют Бриджет для шведов. Заведения такого рода начали возникать еще раньше, особенно для Юбилея 1300 года [86]. Теперь они расцвели и приобрели национальный колорит, не меркнувший много столетий.

В отсутствие понтификов в церквях города продолжалась обычная служба, так как они оставались под влиянием состоятельных римлян. К середине XIV века представители как баронской, так и более мелкой знати занимали самые выгодные позиции каноников и управляли главными базиликами города, от Сан-Паоло-фуори-ле-Мура на юге до Сан-Лоренцо за северо-восточными стенами. Местные семейства влияли также на приходские церкви, размножившиеся в городе. Ныне утраченная приходская церковь на краю abitato, Сан-Николо-дельи-Арчионе, даже приняла имя знатной местной семьи, как и церковь Святого Николая в Мире [87]. Высший эшелон римской элиты, бароны, уже распространил свое влияние на папскую курию – явление, только окрепшее после бегства курии в Авиньон. Орсини, Аннабальди, Каэтани и Колонна мечтали видеть своих родичей в багровых кардинальских мантиях. А некоторые из них даже надевали трехэтажную папскую тиару.

Многие хотели оказывать влияние, многие хотели оказаться избранниками влиятельных людей. В первом десятилетии XIII века Франциск Ассизский вступил в город в грубой бурой тунике, за ним шли 11 самых верных его приверженцев. Он приобрел известность тем, что отвергал мирские соблазны и любые удобства, избрав набожность, смирение и бедность. Но в XIV веке его последователи уже пользовались светской властью, служа политическому классу. Францисканцы на юго-востоке города, на Рипа-Гранде, речном берегу в Трастевере, не забыли о своих корнях и соблюдали относительное смирение. Как-никак в том месте молился, едва вступив в Рим, сам Франциск. На другом берегу все обстояло совершенно иначе. Там францисканцы служили в церкви Санта-Мария-ин-Арчели, широкий строгий фасад которой по-прежнему нависает над краем Капитолийского холма. С 1291 года она являлась главной церковью ордена в Риме, в ней молились отцы города. В пещероподобном нефе, стоя вдоль привезенных с древних развалин колонн, чуждые блеску францисканцы жали руку разодетым хозяевам жизни. Францисканцы тщательно берегли свойственный им аскетизм. Но скоро мирские соображения преобразили само здание: на башне церкви заколыхались сине-красно-золотые флаги римского начальства, включая и самого Риенцо [88].

* * *

Папский Рим мог бы выжить и в отсутствие пап, но вскоре он оказался в опасности. Великий трибун Кола не продержался и года. Петрарка, возлагавший на него большие надежды, теперь рвал и метал. Облаченный властью Кола в буквальном смысле разжирел. Он проявил себя самовлюбленным и свирепым правителем, вводил новые налоги, держал в страхе старые семейства Рима [89]. Жестокое убийство аристократов, таких как Стефануччио Колонна, могло бы вызвать одобрение у некоторых рыцарей, юристов и простолюдинов, сначала поддерживавших нападки Риенцо на продажную власть [90]. Но в конечном счете насилие оказалось дешевым политическим приемом. Боясь, что Кола утратил связь с реальностью, и надеясь, что он одумается, Петрарка умолял его: «Задумайся о своих поступках, встряхнись, взгляни на себя не хитря, и ты увидишь, кто ты такой» [91]. Климент VI, сперва пленившийся молодым политиком при знакомстве с ним в Авиньоне, теперь меньше верил в него, считая только «ректором», полезным администратором и своим союзником в городе Святого престола [92]. Довольно скоро папу разозлили радикальные планы Риенцо: объединить Италию, возродить империю и отдать все это в руки простого человека. Когда Кола заключил союз с королем Венгрии, собиравшимся напасть на Неаполь, его идеи оказались не по нутру даже самим римлянам [93]. К концу 1347 года, того года, когда Кола стал фактическим правителем Рима, его посланцев подвергли побоям у ворот Авиньона и прогнали. Этим Климент ясно давал понять, в какое состояние пришли их рабочие отношения. Для Риенцо это должно было предвещать падение, столь же крутое, каким был его взлет.