Церковь заплатит за институциональный престиж гораздо дороже тех золотых скудо, которых не жалела на мрамор и картины. Для своего выживания и процветания папство и Церковь стали институтом, подобным государству: организованным, в значительной степени самодостаточным, признаваемым всеми политическими силами [119]. Но власть и богатство влекли за собой карьеризм, честолюбие и коррупцию, а также нерадивость духовенства и безразличие паствы. Парадокс в том, что к началу XVI века сама сила Церкви стала подрывать ее нравственный авторитет. Могущественный, сияющий золотом город, папский Рим снова становился беззащитным. Когда Юлий II отправился воевать за Папскую область, писатели из числа его современников не усмотрели в этом геройства. В повествовании, приписываемом гуманисту Дезидерию Эразму Роттердамскому, Юлий подходит к небесным вратам в папских регалиях и в окровавленных латах. Кажется, папе не терпится в них войти. Встречающий Юлия смущенный Петр просит его доказать, что он его истинный наследник. Когда понтифик указывает на свои драгоценности и на облачение, святой не может сдержать сарказма: «Чем больше я на тебя смотрю, тем меньше вижу следов апостольства… Как свиреп твой взор, как брезглив рот, как злобно выражение, как высокомерно и чванливо чело! Мне стыдно говорить и одновременно отвратительно замечать, что ничто в твоем теле не избегло ужасающей и отталкивающей похоти; и это не говоря о том, что весь ты смердишь отрыжкой и пьянством» [120].
Сомнения святого возрастают еще больше, когда Юлий принимается хвастать своими военными и финансовыми заслугами.
Этот текст был напечатан и широко разошелся по Европе, от Парижа до Антверпена. Своим жалящим остроумием ученые люди Ренессанса заставляли самого Петра давать папам от ворот поворот. В прошлом понтифики подвергались осмеянию, но в XVI веке по ним ударит такая волна критики, что от нее содрогнется сам фундамент папского Рима.
7
В палаццо Каэтани из комнат трех эфиопских послов доносился смех. Они все еще носили строгие одеяния францисканцев и сжимали железные распятия, но выглядели уже менее сурово, чем когда прибыли в Рим [1]. Переводчик зачитывал им итальянский манускрипт про «герцогов, князей и пап», якобы встреченных его автором у них в Восточной Африке, а они, сгрудившись, хохотали и наслаждались этим «отчетом» [2]. Сейчас они отдыхали после восьмимесячного путешествия, в котором им пришлось пересекать пустыни, города и моря. Эфиопский император доверил своим послам простую, но важную миссию. Им предстояло спросить папу, получил ли он дары, привезенные предыдущим послом, и не пожалует ли он им взамен отпущение грехов, индульгенции и реликвии. Митры, обернутые алебастровым шелком, расшитые драгоценными камнями, бархатные священнические мантии и редкие драгоценные масла – таковы были дары прежнего посольства ценой в пять тысяч дукатов [3]. Тем не менее посол возвратился обратно в Эфиопию без малейшего благословения от папы. У него отняли все привезенное, и он, обвиненный в казнокрадстве, даже был брошен в тюрьму [4]. Троица, явившаяся к папе Бонифацию IX (1389–1404 гг.) в 1404 году, проделала такой же путь, как и он, ради ответных даров, которые мог пожаловать один лишь папа.
Кому-то может показаться удивительным, что император Эфиопии просит у римского папы об индульгенциях и об отпущении грехов. Просьба о реликвиях понятнее. Эфиопы исповедовали христианство с первых веков Церкви, когда тела и вещи многих верующих превращались в реликвии, ибо их владельцы умерли за веру. Большинство христиан не обязано поклоняться святым, а некоторые святые официально не признаются рядом конфессий. Тем не менее рассказы о мужчинах, женщинах и детях, воплощавших христианские добродетели, ценились всеми, кто разделял веру в Христа. В 1404 году эфиопы посетили много церквей и всюду «проникновенно молили» показать им некоторые реликвии, например «колыбель младенца Иисуса Христа» [5].
Но папские индульгенции – совершенно другое дело. Эти благословения папа раздавал как верховный авторитет христианской Церкви. Как многие другие Церкви Востока, эфиопская никогда не принимала этой догмы. Эфиопы были христианами-коптами, которые уже много веков следовали учению Иисуса к тому моменту, как епископ Рима еще только начал претендовать на роль верховного духовного авторитета [6]. Другие древние патриархаты, такие как Александрийский и Антиохийский, признавали епископа Рима как «первого среди равных» (primus inter pares) в силу его роли наследника святого Петра. Чего они не признавали, так это верховенства папы: того, что папе принадлежало последнее слово в христианских обычаях и в вопросах веры. К тому же подчиняться эфиопская Церковь была готова разве что патриарху Александрии, тоже претендовавшему на славную родословную, прослеживаемую до евангелиста святого Марка [7].