Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей

У Александрийского патриархата была длительная история несогласия с римским главенством, когда Диоскор решительно отверг власть Льва I на Разбойничьем соборе в 449 году. После того скандального случая отношения между Римом и Церквями Востока становились все более напряженными. После решений Трулльского собора 692 года, отвергшего в русле позиций Константинополя подходы Рима к таким больным вопросам, как целибат священников, настал черед кровопролития и новых расколов. Когда Рим официально изменил формулировку Никейского символа веры, связи Востока и Запада полностью прекратились. Какое-то время Запад придерживался слегка измененных вариантов Никейского символа веры, но потом, в феврале 1014 года, в базилике Святого Петра разыгралась настоящая драма. Когда папа Бенедикт VIII (1012–1024 гг.) надел императорскую корону на голову германца Генриха II, хор исполнил версию Символа, в которой в римской литургии впервые публично прозвучало слово filioque[11] [8]. Нам эта перемена может показаться незначительной, но для патриархов Востока она была фундаментальной: filioque означало, что Святой Дух нисходит не только от Бога-Отца, но и от сына Его Иисуса. С точки зрения Востока, Рим тем самым ни много ни мало переформулировал догмат о Святой Троице. К 1054 году ссоры из-за целибата священников, хлеба, используемого для литургии, и filioque достигли пика. Папская делегация отправилась в Константинополь и там отлучила патриарха у алтаря его церкви, где он как раз собирался служить мессу. В разгар взаимных обвинений патриарх наложил на Рим интердикт, чем фактически отлучил всю Римскую церковь [9]. Конфликт был сочтен исчерпанным только в 1965 году.

Ко времени прибытия эфиопских послов в палаццо Каэтани схизма между Восточной и Латинской, то есть Римской, церквями имела уже 400-летнюю историю споров, взаимных обвинений и священных войн. Что до эфиопов, то они сохраняли союз с Александрией и не признавали Рим как своего авторитетного лидера, даже если в дебатах на Флорентийском соборе в 1440-е годы и поднимался вопрос союза с ними [10]. В 1404 году до этого было еще далеко, тем не менее эфиопская делегация прибыла к папе в Рим с просьбами. Вопреки догмату веры и историческим расколам епископ Рима обладал особенным авторитетом для христиан по всему свету.

На протяжении столетий после возвращения в Рим папы Мартина V (1417–1431 гг.) облик города становился все более интернациональным. Сотни тысяч людей искали там не только духовных даров, но и папского слова по религиозным и политическим вопросам. К концу XV века в Риме было уже столько христиан-коптов, чтобы каноники базилики Святого Петра возмущались тем, что «индийцы» заполонили Санто-Стефано-Маджоре, монастырь прямо за их базиликой, который вскоре получит известность как Санто-Стефано-дельи-Абиссини (абиссинцев, то есть эфиопов) [11]. Скоро Рим превратится в центр дипломатии для территорий всего мира: представители стран Европы (и не только) приезжали сюда, чтобы советоваться с папой. В 1608 году прибыл из Конго Эмануэле Не Вунда, первый посол Центральной Африки в Европе; он добирался до понтифика целых четыре года [12]. Папы тоже основывали по миру свои постоянные посольства, или нунциатуры, а также отправляли чрезвычайных посланников в Константинополь, Москву и Александрию [13]. Укомплектованные обладателями политической власти и духовного авторитета, превосходившими в этом даже местных епископов, эти нунциатуры служили отражением непревзойденного влияния пап в мире. Уже в начале XV века сложилась уверенность, что все крупные темы должны проходить через папскую курию. В 1438 году гуманист Лапо да Кастильонкио утверждал: «Что бы ни обсуждалось – война, мир, заключение договоров, величайшие короли и князья мира, даже если между этими владыками существуют трения, – все это поступает к папе» [14].

Лапо испытал бы удовлетворение, когда это опередившее его время описание стало реальностью в XVI веке: вот тогда люди со всего света и правда потянулись в Рим, следуя по стопам того небывалого эфиопского посольства.

* * *