Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей

Но эта прекрасная картинка прожила недолго. Кристина была нужна папе в Риме как свидетель правды католицизма, но она сохранила полное свободомыслие. Тревожные признаки не заставили себя ждать. Посещая церкви вскоре после прибытия в Рим, Кристина была холодна и проявляла склонность к спору, когда ей показывали ценные реликвии: она поставила под сомнение посох Аарона и доску от ковчега Завета, в котором якобы помещались десять заповедей [76]. Даже находясь в своих новых римских покоях, Кристина продолжала сеять тревогу. Живя поначалу в палаццо Фарнезе в качестве гостьи герцога Пармы и Пьяченцы, она устраивала скандальные сборища, много пила и нарушала нормы морали, свободно принимая у себя мужчин. Позднее в ее театре (устроенном на месте тюрьмы Тор-ди-Нона) условности нарушали уже другие женщины, выходя на сцену [77]. А еще Кристина связалась с либерально мыслящим «летучим отрядом» Ватикана – группой молодых кардиналов, отказывавшихся учитывать влияние светских правителей, пытавшихся усаживать на папский трон своих кандидатов [78]. Вскоре она безумно, не думая скрываться, влюбилась в кардинала Дечио Аццолино, не отвечавшего ей взаимностью [79]. Даже на публичных церемониях Кристина не оправдывала ожиданий. Опускаясь на колени, чтобы принять Святое причастие от самого папы Александра VII, она, вопреки желанию публики, не испытывала ни экстаза, ни волнения. Короче говоря, из Кристины совершенно не получилось благодарной кающейся еретички.

Всего через четыре месяца после ее приезда английский дипломат докладывал Оливеру Кромвелю, что «в Риме начинают уставать от своей новой гостьи, королевы Швеции» [80]. В 1657 году она велела казнить за измену знатного придворного из своей итальянской свиты Джованни Рональдо Мональдески [81]. Порывая все связи с ней, Александр VII якобы назвал ее «королевой без королевства, христианкой без веры и женщиной без стыда». Как многие другие, Александр пришел в ужас от убийства Мональдески. Более всего его ужаснуло, что столь видная фигура запятнала престиж чистого и триумфального католического Рима. Кристина была замечательной женщиной, но во многих отношениях ее случай далеко не уникален. В Риме даже самым благонамеренным верующим не удавалось соответствовать идеалу. Подозрения и учреждения, с которыми сталкивались в Риме религиозные чужаки, свидетельствуют о том, что многие переходили в католичество из сугубо практических соображений. Даже искренняя религиозная мотивация могла соседствовать в сердцах иностранцев-некатоликов с прагматизмом. Сгущались подозрительность и неловкость, ложное обращение было и обычным делом, и внушало страх, ведь инквизиторы – как и наушничавшие им соседи, кабатчики и торговцы – присматривались к религиозным привычкам, личной жизни и даже питанию новообращенных.

В октябре 1553 года был схвачен на улице и отправлен в тюрьму инквизиции Дидако Перес [82]. Подобно Кристине, он перешел в католичество, но, как казалось, не стал праведным католиком. Дидако родился иудеем в Португалии, и теперь его обвиняли в том, что он опять принялся практиковать ритуалы прежней религии. В материалах инквизиции не указан ни его возраст, ни подробности обращения, но можно предположить, что он стал католиком у себя на родине в 1497 году. В том году король Мануэл I приказал всем евреям принять католичество или покинуть страну [83]. Если Дидако был немолод, то мог сохранить верность своему вероисповеданию, стать изгнанником и только потом перейти в новую веру в Италии. В Риме начала 50-х годов XVI века признаков принуждения было гораздо меньше: ни угроз изгнания, ни (пока что) гетто. Однако запах гари после сожжения Талмуда на Кампо-деи-Фиори намекал всем евреям, что их жизнь сделается безопаснее, если они станут католиками. Многие новообращенные из евреев с Иберийского полуострова увидели, что могут участвовать в жизни испанских и португальских церквей Рима и молиться вместе со своими земляками, не сталкиваясь со структурами, портившими жизнь выходцам из иудаизма (так называемым «новым христианам») у них на родине [84].