Возможно, надежды Павла были избыточными, но прецедент уже имелся. В 1601 году повар бывшего персидского посла так пленился Римом, что принял католичество и отказался возвращаться домой [69]. Через много лет после смерти Павла люди продолжали тянуться в город, мечтая об обращении. Портной Сэмюэл Хоуп из Ковентри приплыл по морю в Ливорно и оттуда отправился в Рим, чтобы больше узнать о вере католического владыки [70]. Для многих приверженцев англиканской церкви Рим символизировал суеверие и потенциальную государственную измену. Английские отступники от папы отождествляли город с верой так же безусловно, как и презираемые ими понтифики. Ирония в том, что протестанты, сталкивавшиеся с выпукло-добродетельным обликом католицизма, точно знали, куда им податься, чтобы узнать об этом больше.
К 1673 году в городе появилось официальное учреждение для приема и поддержки потенциальных новообращенных, в духе миссии прежней конгрегации, призванной принимать тех, кто «стихийно пришел к вере» [71]. Ospizio dei Convertendi предназначался для поддержки лютеран и кальвинистов, прибывавших в Рим в сомнениях насчет своей веры. В 1686 году он переехал в величественный палаццо деи Конвертенди, большое здание, изначально находившееся по соседству с базиликой Святого Петра, а потом по кирпичику перенесенное на Виа делла Консилиационе, когда эта улица появилась в конце 1930-х годов. В XVII веке учреждение представляло собой центральный узел целой сети милосердия, правосудия и торжества католичества, принимавшей новообращенных и затем отправлявшей их к римской инквизиции, которая официально оценивала и регистрировала каждый случай смены вероисповедания. Сирота Симон Хейн, совершивший путешествие из Нидерландов в Рим, чтобы возвратиться к вере своих родителей, предстал перед инквизитором, «моля о примирении со святой Римской католической церковью» [72]. Как ни зловеще это звучит, такие «стихийные появления» запускали стандартный процесс, обычно завершавшийся покаянными молитвами, а не штрафами и тюрьмой.
На римской сцене раннего Нового времени обращение становилось мощной драмой, впечатляющим подтверждением истинности и верховенства дела католицизма. Большинство обращений происходило формально, в тиши кабинетов римской инквизиции, но обращение видных фигур сопровождалось громкими фанфарами. В ноябре 1655 года Рим торжествовал победу, когда королева Швеции Кристина отреклась от трона и от лютеранской веры и перешла в лоно католической церкви. Она была дочерью короля Густава Адольфа, громившего одну католическую армию за другой во время Тридцатилетней войны. Высокообразованная и своевольная, Кристина уже оскорбляла своих подданных, отказываясь выходить замуж и причесываться и пряча в своем служебнике сочинения таких языческих авторов, как Вергилий. Но ее религиозный кульбит стал потрясением для страны. 28-летняя Кристина покинула родной Стокгольм в разгар морозной шведской зимы в сопровождении всего двух верных слуг. Один из них, камергер Густав Лиллиекрона, проливал от удрученности слезы, «умоляя ее отправить его в отставку» [73].
В своем долгом путешествии на юг Кристина попадала во все более терпимую обстановку. В католическом городе Инсбруке двое иезуитов приняли ее в католическую церковь от имени папы Александра VII (1655–1667 гг.) [74]. В Италию Кристина въезжала уже как триумфаторша-победительница, под треск фейерверков и гром приветствий. После праздника, устроенного в ее честь папой в Ферраре, Болонье, Фаэнце и Римини, Кристина добралась до Рима, своего нового дома и, как выражались папы, «города – матери всех душ». Когда Кристину несли через ворота Порта-дель-Попола в портшезе, изобретенном Бернини, она встречалась глазами с тысячами собравшихся, радовавшихся тому, что в лоно католической веры вернулось еще одно сердце, еще одна коронованная особа. На Порта-дель-Попола с тех пор красуется надпись в честь ее въезда в город: «Во славу счастливого и благословенного кортежа» [75].