Город Победы

(В этой части своего текста Пампа Кампана говорит о Тирумаламбе Деви как о взрослой. Мы обязаны прокомментировать это, поскольку внимательные – не хотим говорить “педантичные” – читатели нашего текста могли подсчитать, что в “реальной” жизни Тирумаламба все еще оставалась ребенком. Таким читателям, да и всем, кто узнает содержание “Джаяпараджаи” на наших страницах, можем дать следующий совет: когда вы знакомитесь с историей Пампы Кампаны, не цепляйтесь за традиционное понимание “реальности”, которое строится вокруг календарей и часов. Еще ранее автор продемонстрировала – при описании своего продлившегося шесть поколений “сна” в лесу Араньяни – свою готовность сжимать время в художественных целях. Здесь же она демонстрирует также готовность поступать противоположным образом, растягивать, а не ускорять Время, заставлять его выполнять ее приказы, позволяя Тирумаламбе расти внутри ее волшебно расширенных часов, которые остановились снаружи, но продолжают тикать внутри ее пузыря. Пампа Кампана выступает госпожой, а не служанкой хронологии. Нам следует принять то, во что нас учат верить ее стихи. Все прочее – глупость.)

Кришнадеварайя посетил все храмы Биснаги, он молился и просил избавить его от этой пытки, но боги оставались глухи к человеку, ослепившему создательницу города, ту, в которой более двух сотен лет обитала богиня. Он сочинял стихи, но потом рвал их. Он просил собранных им при дворе поэтов-гениев, оставшихся Семерых Слонов, чьи таланты были столпами, поддерживающими небо, сочинить новое произведение, своей лиричностью способное возродить красоту Биснаги, но все поэты признались, что музы покинули их, и не смогли написать ни слова.

Царь сошел с ума, так шептали.

Или, возможно, царь, исполненный раскаяния и стыда, охваченный ужасом от открывшегося ему знания о себе самом – осознанием того, что вспышки его гнева в конце концов разрушили его собственный мир и лишили его двух самых ценных граждан, – был одержим потребностью получить искупление, но понятия не имел, как и где его искать.

У него испортилось здоровье. Он слег в постель. Придворные врачи не могли найти причину. Казалось, он просто не видит смысла жить дальше.

– Он хочет только одного, – так шептали, – обрести хоть какое-то душевное равновесие до того, как покинет этот мир.

В какой-то момент своего стремительного заката он вспомнил про своего брата, томящегося в заточении в крепости Чандрагири. Впав в состояние, которое многие при дворе сочли началом предсмертного бреда, он вскричал:

– Существует ошибка, которую я в состоянии исправить!

Он распорядился освободить Ачьюту из места его заточения и доставить в город Биснага.

– Биснаге нужен царь, – заявил Кришнадеварайя, – и мой брат будет править после того, как меня не станет.

Очень мало кто из придворных когда-либо встречался с Ачьютой, но слухи о его дурном нраве, его жестокости, его вспыльчивом характере дошли до всех. Однако никто не осмелился перечить царскому приказу, пока супруг царевны Тирумаламбы Алия не попытался вмешаться.

Алия посетил Кришнадеварайю, находящегося – как начинали думать люди – на своем смертном одре. – Ваше величество, прошу меня простить, – прямо заявил он, – но всем отлично известно, что ваш брат Ачьюта – дикарь. Зачем посылать за ним, когда здесь есть я? Я – муж вашей дочери, единственного выжившего ребенка, всем известно, что я серьезный и ответственный человек, и, несомненно, выбери вы меня, разве это не был бы лучший и менее рискованный путь передачи наследования?

Царь потряс головой, как будто с трудом припоминал, кто такая Тирумаламба и кем может быть этот пожилой человек, ее муж.