Город Победы

Доминго Нуниш, не способный не верить пророчествам Пампы Кампаны, провел ночь и все двадцать четыре часа следующего дня, допьяна напиваясь в “Кешью” в компании Букки Сангамы и Халея Коте и громко оплакивая приход ангела смерти Азраэля и пророчество Пампы о его скором появлении, так что, когда его сердце разорвалось – ровно так, как предсказывала Пампа, – Биснагу облетела новость о том, что легендарный чужеземец, давший городу имя, мертв, а Пампа Кампана продемонстрировала способность предвидеть, когда людям суждено покинуть этот мир и перейти в мир иной, другими словами, в ее власти нашептать им не только жизнь, но и смерть. После этого дня ее стали бояться больше, чем любить, и отсутствие старения только усиливало ужас, который она начала внушать. Хукка Райя I проявил великодушие к своему сопернику в любовных делах – вызвал из Гоа католического епископа и хранил тело Доминго Нуниша на льду до тех пор, пока тот не прибыл в сопровождении хора из двенадцати лично им обученных прекрасных гоанских юношей, после чего для Доминго Нуниша было устроено достойное романское прощание со всеми роскошествами. Это были первые в Биснаге христианские похороны, когда распевали языческие гимны и произносили имена экзотической троицы, которая непостижимым образом включала в себя духа, а за городской стеной выделили участок земли для захоронения язычников-чужеземцев; тем все и кончилось. Пампа Кампана сказала своему любовнику последнее прости, стоя за спиной своего царственного супруга, при этом все заметили, что на морщинистом и обветренном лице Хукки Райи I отпечатался каждый день пятидесяти лет его жизни – на самом деле, большинству людей казалось, что он выглядит гораздо старше, государственные заботы и военные тяготы состарили его раньше времени, в то время как Пампа Кампана не постарела вовсе. Ее красота и молодость пугали не меньше, чем пророчество о кончине Доминго Нуниша. Жители Биснаги, прежде любившие ее как ту, что дала городу жизнь, после похорон Доминго старались держаться от нее подальше; когда она ехала по городу, люди пятились от ее царской кареты и отводили свои полные ужаса глаза.

Ощущение висящего над ней проклятия, словно туча, скрыло ее в целом солнечную природу, и когда они с Хуккой оказывались вместе, атмосферу в комнате заполнял запах меланхолии. Ни один из них не мог правильно понять другого. Хукка считал, что печаль его жены вызвана тем, что она оплакивает своего умершего любовника, а Пампа Кампана объясняла накрывшую Хукку суровую тень его новообретенным религиозным рвением, на самом же деле мысли царя заполняли схемы, при помощи которых он надеялся вновь завоевать нежное расположение своей супруги, в то время как сама Пампа Кампана временами хотела умереть.

Ежедневно они по часу просиживали в Зале Публичных Аудиенций, бок о бок каждый на своем троне, но чаще развалившись на покрытом ковром возвышении среди множества вышитых подушек; музыканты развлекали их южной музыкой, исполняемой на десяти инструментах карнатской традиции, дворецкие тащили подносы со сладостями и кувшины, наполненные свежевыжатым гранатовым соком, в то время как жители Биснаги излагали им свои разнообразные прошения – получить налоговое послабление в связи с отсутствием дождей, позволить дочери выйти замуж за юношу из другой касты, поскольку “что поделать, Ваши Царские Величества, это любовь”. Во время таких сеансов Хукка делал все возможное, чтобы подавить свой растущий пуританизм и великодушно удовлетворить столько просьб, сколько только можно, надеясь, что проявления добросердечия смягчат сердце царицы.

В перерывах между ответами на просьбы людей он пытался представить себя перед Пампой Кампаной в лучшем свете.

– Я был, как мне кажется, хорошим правителем, – шептал он ей. – Меня все превозносят за систему администрирования, которую я создал.

Однако формирование государственных органов было делом неромантичным, он скоро понял это и, чтобы Пампа Кампана не заскучала, переключился на искусство войны.

– Я пошел против собственных желаний, проявил мудрость и воздержался от нападения на неприступную крепость Голконды, позволив этому язычнику Царю Алмазов наслаждаться своим царствованием чуть дольше, чтобы наша армия закалилась в битвах и смогла повергнуть его в прах. Я все равно сумел завоевать для империи обширные земли, когда, продвигаясь к северу, переправился через реку Малпрабха, захватил Каладги и вышел к обоим побережьям, Конканскому и Малабарскому. К тому же после того, как этот выскочка, султан Мадураи, убил Виру Баллалу III, последнего правителя империи Хойсала, я быстро устранил этот вакуум власти и сделал территории Хойсалы нашими. – Он замолчал на полуслове, увидев, что Пампа Кампана спит.