Город Победы

– Рыба роху, рыба катла, рыба пиласа, сюда плывите, – позвала она тихим голосом. – Розовые рыбы рани, лягушковые сомы, змееголовы, моим словам внемлите.

Как рассказывает Пампа Кампана, через несколько мгновений рыба всевозможных сортов, которой они никогда и не видели прежде, начала выпрыгивать из воды в руки Юктасри, которая вернулась с нею к остальным.

– Мне нравится рыба, – сказала она.

Ее мать Пампа Кампана, долгое время испытывавшая отвращение к мясу животных, к собственному изумлению, подумала, что возможно, рыба – это не так плохо, что она не вызывает у нее ужасных воспоминаний о горящей материнской плоти. Воистину они попали в новый мир.

Та первая трапеза у разведенного Халея Коте костра, когда все были измучены и голодны, показалась всем шестерым скитальцам настоящим пиром. И то, что они оставили свои дома и бежали, и то, что будущее у них было пугающе неопределенным, и то, что больше ничего не значило, кем они были – царицами, царевнами, великими мастерами или бывшими солдатами, пьяницами и радикалами в подполье, сделавшимися советниками у царя, и то, что этот лес был полон необъяснимого и, без сомнения, сам по себе был опасен – в этот теплый и сытый миг все это утратило значение. Пампа Кампана прислонилась к дереву, закрыла глаза и затерялась в глубине собственных мыслей, в то время как пятеро ее спутников смеялись и шутили.

– Для меня не важно, сколько мы здесь пробудем, если мы будем все вместе, как сейчас, – сказала Зерелда, опуская голову все ниже, пока та – почти, но все же не совсем – не легла на плечо Великого мастера Ли.

– Согласна, – подтвердила ее сестра Йотшна. (Она сидела слишком близко к Халея Коте.)

А младшая Юктасри сказала:

– Отличная рыба.

– Время спать, – произнесла Пампа Кампана, поднимаясь. – Завтра надо будет точно выяснить, что происходит в Биснаге и что мы можем с этим сделать.

Всю ночь лесные летучие мыши кружили над ними снова и снова, словно армия небесных стражей.

Одним из чудес зачарованного леса стало то, что Пампа Кампана и остальные стали сразу же понимать всех обитавших в нем живых существ и общаться с ними. Конечно, благодаря этому прибывшие меньше ощущали себя чужаками в новой обстановке, но это также часто давило на них, ведь лес был полон разговоров – нескончаемых птичьих пересудов, обманчивых змеиных перешептываний, громких дальних перекличек волков на высоких нотах и издевательских тигриных рыков. Со временем все шестеро натренируют свое сознание и научатся отключать эту нескончаемую какофонию, но поначалу царевнам то и дело приходилось зажимать уши руками; они даже задумывались, не забить ли им свои изящные ушки грязью, лишь бы заставить этот шум стихнуть.

Пампа Кампана не испытывала подобных трудностей и тут же с явным удовольствием включилась во множество бесед, даже раздавала приказания и делала указания. Возможно, она больше не была царицей Биснаги, но здесь, в лесу, никто не мог спорить с ореолом магической власти, давным-давно дарованной ей богиней. Араньяни, лесная богиня, приняла ее как сестру, так же думали о ней и все лесные обитатели. На вторую ночь с дерева спрыгнула самка пантеры и обратилась к ним на языке, которого они не знали, но, как выяснилось, могли понимать.

– Не беспокойтесь из-за нас, – сказала она. – У вас есть могущественный покровитель в этом месте.

На следующее утро, еще до того, как на заре птичий хор начнет свою перекличку, Пампа Кампана проснулась и вышла из своего нового дома, чтобы поговорить с птицами. Она отвергла некоторых лесных птиц как недостаточно серьезных для ее целей и сосредоточилась на попугаях и воронах. – Вы, – велела она попугаям, – полетите в город и будете слушать, что говорят люди, а затем вернетесь обратно и передадите мне все слово в слово. А вы, хитрые созданья, – обратилась она к воронам, – полетите с ними, чтобы понять, что это значит, услышать слова, скрытые за сказанными словами, и после сделаться моими мудрыми советчиками.