Как-то субботним вечером Кастиветы устроили ужин, человек двенадцать пели, разговаривали. Гай сразу засопел, а Розмари пролежала без сна до начала третьего и слышала фальшивое, невыразительное пение, в такт которому кто-то дудел то ли на флейте, то ли на кларнете.
Розмари вспоминала об опасениях Хатча, лишь когда спускалась примерно раз в четыре дня в подвал стирать, вот тогда ей становилось не по себе. Уже один служебный лифт вызывал жутковатые ощущения, он был маленький, без лифтера, вдруг ни с того ни с сего начинал скрипеть и дрожать. Подвал представлял собой множество мрачных, некогда побеленных коридоров; где-то вдали глухо отдавались шаги, со стуком закрывались невидимые двери, выброшенные холодильники стояли лицом к стене, залитые светом лампочек, защищенных металлическими прутьями.
Розмари вдруг вспоминала, что именно здесь не так давно нашли завернутого в газету мертвого младенца. Чей это был ребенок? Как он умер? Кто обнаружил его? А человека, который оставил его, нашли? Наказали? Она было подумала, не пойти ли, как Хатч, в библиотеку и не почитать ли об этом в старых газетах, но тогда все стало бы еще реальнее, еще ужаснее, чем сейчас. Было бы невыносимо знать точное место, где лежал младенец, и, возможно, быть вынужденной проходить мимо по дороге в подвал и еще раз, возвращаясь к лифту. Частичное неведение, решила она, это частичное блаженство. Черт бы побрал Хатча с его благими намерениями!
Такое помещение для стирки вполне могло бы быть в тюрьме: окутанные паром кирпичные стены, все те же лампочки, защищенные проволокой, и десятки глубоких двойных моек в клетушках из металлической сетки. Там были стиральные и сушильные автоматы, а в большинстве запирающихся на ключ клетушек стояли собственные стиральные машины жильцов. Розмари спускалась в подвал по субботам или воскресеньям, а в другие дни вечером после пяти, так как до этого часа по будням там гладила и сплетничала стайка прачек-негритянок. Когда Розмари как-то раз, ничего не подозревая, появилась там днем, девушки все разом замолкли. Розмари одаривала их улыбками, пыталась стать как можно незаметнее, но в ее присутствии они так и не произнесли ни слова, и она почувствовала себя лишней, неуклюжей и чуть ли не притеснителем негров.
Спустя недели две после переезда, Розмари в очередной раз сидела в подвале. Было примерно четверть шестого. Она читала «Нью-Йоркер» и ждала, когда можно будет добавить в воду смягчитель для полоскания, как вдруг вошла темноволосая девушка с тонкими чертами лица, примерно одного возраста с Розмари, в которой та, вздрогнув от неожиданности, узнала Анну-Марию Альбергетти. На ней были белые босоножки, черные шорты и шелковая блузка абрикосового цвета, в руках она несла желтую пластмассовую корзинку для белья. Кивнув Розмари и больше уже не глядя на нее, девушка подошла к одному из стиральных автоматов, открыла его и принялась запихивать туда грязное белье.
Насколько было известно Розмари, Анна-Мария Альбергетти в Брэмфорде не жила, но вполне вероятно, она просто гостила здесь у кого-то и помогала по хозяйству. Однако, присмотревшись получше, Розмари поняла, что ошиблась: у этой девушки был слишком длинный и заостренный нос, можно было заметить и другие, более неуловимые различия в выражении лица, в осанке. Но сходство все же поражало. И тут Розмари заметила, что девушка смотрит на нее со смущенной вопросительной улыбкой. Стиральный автомат рядом с ней был закрыт и наполнялся водой.
— Простите, — сказала Розмари. — Я приняла вас за Анну-Марию Альбергетти, поэтому я вас и разглядывала. Извините, пожалуйста.
Девушка покраснела, улыбнулась и устремила взгляд куда-то на пол чуть в сторону.
— Это происходит все время, — пояснила она. — Нет необходимости извиняться. Меня принимают за Анну-Марию с тех пор, ох, с тех пор, как я была еще ребенком, после того, как она сыграла свою первую роль в «Вот идет жених». — Все еще заливаясь краской, но больше не улыбаясь, она взглянула на Розмари. — Я совсем не замечаю сходства. Действительно, мои родители, как и ее, тоже итальянцы, но я не улавливаю никакого внешнего сходства.
— Сходство огромное, — сказала Розмари.
— Да, наверное, — признала девушка, — мне вечно об этом говорят. Но я сама-то не замечаю. И поверьте, мне очень жаль, что не замечаю.
— Вы с ней знакомы? — поинтересовалась Розмари.
— Нет.
— Поскольку вы сказали «Анна-Мария», я подумала…
— Да нет, просто я ее так называю. Наверно, из-за того, что мне столько раз приходилось говорить о ней со всеми. — Девушка сделала шаг вперед и, вытерев руку о шорты, с улыбкой протянула ее Розмари. — Меня зовут Терри Джионоффрио, — сказала она, — и я сама не знаю, как это пишется, так что вы можете и не пытаться.
Розмари улыбнулась и пожала руку.
— Розмари Вудхаус, — представилась она. — Мы, сюда недавно переехали. А вы давно здесь?
— Дело в том, что у меня здесь нет квартиры, — проговорила девушка. — Я пока просто живу у мистера и миссис Кастивет на седьмом этаже. Я у них вроде как в гостях, еще с июня. Вы с ними знакомы?