Город Великого Страха

Встав коленями на эркерное сиденье, Розмари через боковое стекло стала наблюдать за парадной дверью далеко внизу — в ожидании, когда оттуда выйдет Гай. «Интересно, когда начнутся репетиции?» — размышляла она. Конечно же, она вместе с Гаем поедет по разным городам. Как это будет здорово! Бостон? Филадельфия? Было бы замечательно побывать в Вашингтоне. Она туда еще не ездила. Пока во второй половине дня Гай будет репетировать, она ходила бы осматривать город, а вечером, после спектакля, все собирались бы в ресторане или клубе поболтать, посплетничать…

Розмари все ждала и смотрела, но Гай не появлялся. Он, наверно, вышел через другую дверь на Пятьдесят пятую стрит.

* * *

Теперь, когда, казалось бы, ему только радоваться, Гай был суров и озабочен, подолгу сидел не шевелясь, двигались лишь глаза да рука с сигаретой. Когда Розмари ходила по квартире, его взгляд повсюду следовал за ней, словно она была опасна.

— Да что происходит? — спрашивала она уже в десятый раз.

— Ничего. У тебя сегодня разве нет занятий по скульптуре?

— Уже два месяца, как я не хожу.

— Почему бы тебе и не пойти?

И она пошла. Выкинула старые пластилиновые фигуры, сделала новый каркас и начала все сначала: новая скульптура, новые ученики.

— Где вы были? — спросил преподаватель.

Он носил очки, на шее заметно выступал кадык, миниатюры ее торса он лепил, не глядя на руки.

— В Занзибаре, — сказала она.

— Занзибара больше не существует, — поправил он с нервной улыбкой. — Теперь это Танзания.

Как-то во второй половине дня Розмари отправилась к Мэйси и Гимбелу, а вернувшись, увидела розы на кухне, розы в гостиной и розу в руке Гая, который вышел из спальни с извиняющейся улыбкой, словно опять, как когда-то, разыгрывал перед ней Чанса Уэйна из «Нежной птички».

— Я был настоящим подонком, — заявил он. — Просто сидел и надеялся, что Бомгарт не прозреет, вот и все, чем я занимался. Ну и дрянь же я.

— Все это совершенно естественно. Это событие не может не вызывать у тебя двойственного чувства.

— Слушай, — сказал он, поднося розу ей к носу, — даже, если из этого ничего не получится, даже если отныне мне суждено стать Чарли Креста Бланкой, я больше не буду причинять тебе неприятностей.

— Да ты и не причинял…

— Нет-нет, я-то знаю. Я так усердно рвал на себе волосы из-за своей карьеры, что совсем забыл про тебя. Пусть у нас будет ребенок, ладно? Пусть будет трое, три раза по одному.

Она посмотрела на него.

— Ребенок, — повторил он. — Понимаешь? Агу-агу! Пеленки. Уа-уа.

— Ты серьезно?

— Ну, конечно. Я даже подсчитал, когда надо начинать. Получается следующий понедельник или вторник. Пожалуйста, пометь на календаре красным.

— Ты действительно серьезно, Гай?

В глазах у нее стояли слезы.

— Нет, я изволю шутить! Ну, конечно, серьезно. Ну же, Розмари, ради бога, не плачь, ладно? Ну, пожалуйста. Я очень расстроюсь, если ты будешь плакать, так что сейчас же перестань, договорились?

— Договорились, — сказала она. — Не буду плакать.

— Похоже, я и впрямь помешался на розах, а? — Гай обвел все сияющим взором. — Там, в спальне, еще букет.

ГЛАВА 8

Розмари отправилась в начало Бродвея за филе меч-рыбы, а потом через несколько кварталов на Лексингтон-авеню за сыром; не то чтобы поблизости негде было купить сыра или филе меч-рыбы, просто в это радостное, сияющее голубое утро ей хотелось пройтись в развевающемся пальто быстрой походкой по всему городу, хотелось, чтобы прохожие оглядывались, привлеченные ее красотой, хотелось поражать клерков четкостью указаний, отдаваемых со знанием дела. Был понедельник, четвертое октября, день приезда в город папы Павла, и, зная об этом, люди становились приветливее и общительнее, чем обычно. Как здорово, думала Розмари, что в день, когда счастлива я, счастлив весь город.

Во второй половине дня, отодвинув телевизор от стены в кабинете (в недалеком будущем детской) и развернув его так, чтобы можно было смотреть из кухни, она следила за визитом папы, готовя рыбу с овощами и зелень для салата. Речь папы в ООН растрогала ее, и Розмари не сомневалась, что это выступление поможет разрядить обстановку во Вьетнаме. «Пусть никогда больше не будет войны», — провозгласил он. Разве эти слова не заставят заколебаться даже самых бесчувственных политиков?

В половине пятого, когда она перед камином накрывала на стол, зазвонил телефон.

— Розмари? Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно. А ты?

Это была Маргарет, старшая из двух сестер.

— Хорошо, — ответила Маргарет.

— Ты где?

— В Омахе.

Они никогда не ладили. В детстве Маргарет была мрачной и обидчивой девочкой, мама слишком часто заставляла ее присматривать за младшими детьми. Странно, что она вот так взяла и позвонила. Странно и страшно.

— Все здоровы? — спросила Розмари.

«Кто-то умер, — подумала она. — Кто? Папа? Мама? Брайан?»

— Да, все здоровы.

— Правда?

— Да, а ты?

— Ну да, я же сказала.

— Сегодня у меня весь день какое-то странное чувство, Розмари, будто с тобой что-то случилось. Какая-то беда, несчастный случай, может быть, ты в больнице.

— Как видишь, нет, — засмеялась Розмари. — У меня все прекрасно. В самом деле.