Город за рекой

Она зажмурилась, словно еще раз сверяя зримый образ с мысленным. Особняк с плоской крышей был построен в стиле скромного господского дома. Три окна разделены широкими простенками. Сквозь гущу вьющихся растений просвечивала охряно-желтая штукатурка. Меж елями и вечнозеленой ползучей растительностью посыпанная гравием дорожка вела через палисадник к крыльцу, расположенному не посередине, а сбоку, возле угла. Над дверью виднелось круглое окошко.

На лавочке у открытой двери грелась на солнышке пожилая чета. Женщина с бледным лицом и причесанными на прямой пробор редкими седыми волосами вязала красновато-коричневую шаль, которая спадала с ее колен до самой земли. На работу свою она почти не смотрела, руки, вышколенные долгой привычкой, действовали механически. Мужчина был в темной бархатной ермолке, румяные щеки и острая белая бородка делали его похожим на гнома. Козырьком приставив руку к глазам, он испытующе посмотрел на пришельцев.

– Наша Анна, – сказал он жене.

– В самом деле, – сказала та, – и Анна здесь. В двадцать восемь-то лет.

– Вот и я, – сказала сама Анна, бегло поздоровавшись с родителями, будто встреча с ними была ей не очень кстати.

Мать не встала, только слащаво улыбнулась:

– То-то я в последние дни уже не видела тебя во сне. Вот, стало быть, в чем дело. Ты была на пути сюда.

– Она все вяжет и вяжет, – заметил отец, – по привычке.

– Позвольте представить вам господина доктора Линдхофа, – перебила Анна.

Роберт поставил чемодан, молча поклонился.

– Твой кавалер? – спросила мать.

– Инспектор из города? – осведомился отец.

– Мой спутник, – сказала Анна, непринужденно обняв Роберта за плечи.

– Он носит ее багаж, – сказала мать, покосившись на мужа.

– Ну-ну, – проворчал старик.

– Но это не Хассо, – сказала жена, и снова звякнули спицы.

– По старинному обычаю я тут немножко садовничаю, – сказал старик Роберту, который не без смущения высвободился из Аннина объятия. – С тех пор как мама здесь, – добавил он, – и порядок легче поддерживать.

– Вечером всегда ходит к своей бочке, – сказала старуха.

– Да, люблю вечерком наведаться к бочке, – сказал он. – Сижу себе в погребе, постукиваю по ее деревянному брюху и думаю: вот сейчас вытащу затычку и нацежу вина. Но всегда опять откладываю до следующего вечера. В общем, с радостью предвкушаю, без всякого разочарования. Самое милое дело в мои годы.

– Но к бочке он ходит каждый вечер, – сказала жена.

– А ты вечно вяжешь свою шаль, – отпарировал он.

– Не ссорьтесь! – воскликнула Анна.

Старик снова обратился к Роберту:

– Нам дана привилегия пожить некоторое время в старом доме предков. Если хотите убедиться, тут всего-то шаг-другой по саду… мы чтим памятники предков.

– Он все содержит в порядке, – сказала мать, – что правда, то правда.

Старик уговорил Роберта пройти с ним к торцу дома, где полукругом стояли невысокие каменные стелы. Они утопали в зарослях самшита, и на каждой в овальном медальоне был рельеф мужской головы. Мелкие регалии украшали край, однако ни имен, ни дат не указано. Чем дальше они шагали вдоль ряда поколений, тем старше казались стелы, тем отчетливее проступали следы выветривания.

– Сходи-ка тоже к праотцам, – сказала мать Анне, – а уж потом и в доме устроишься.

Отец, который тем временем вооружился лопатой, сказал Роберту:

– Когда в доме появляется потомство, наверно, это знак, что пора позаботиться о собственной стеле. Как видите, господин инспектор, я хорошо разбираюсь в обычаях.

– Он вовсе не инспектор, – весело сказала Анна.

– Я знаю, что́ и как полагается, – доброжелательно отвечал отец. Отвернулся и воткнул лопату в землю прямо возле последнего памятника. – Каждый день чуток поглубже. Конец опять станет началом.

– У нас есть внуки, – крикнула со скамейки старуха, – от нашего сына!

Анна потеребила Роберта за рукав:

– Идем.

Он подхватил чемодан и пошел за ней.

– Для нас большая честь, – крикнул ему вслед старик, склонясь над лопатой, – если вы зайдете в дом.

Когда Анна, направляясь в дом, проходила мимо матери, старуха шепнула ей:

– Огонь в плите горит все время. Твоя светелка наверху. – И обращаясь к Роберту, добавила: – Нашей дочери больше нечего терять. В том числе и честь.

Они вошли в прихожую, обшитую панелями и украшенную цветами и лиственными растениями. Гортензии, рододендроны, агавы стояли в горшках и кадках на выложенном плиткой полу. Меблировка старинная, дорогая, семья владела ею явно не один век. Чугунная лестница вела на галерею верхнего этажа, в мансарду. На стенах развешены гравюры с изображениями старых городов. Из-за тусклого освещения рассмотреть подробности Роберт не сумел.

VIII

Комната Анны, которую мать назвала светелкой, и правда оказалась просторной и светлой. Она вошла туда без любопытства, хотя комната была незнакомая. Несколькими шагами обошла помещение, несколькими взглядами оценила. И теперь двигалась так привычно, будто все отвечало давно сложившемуся образу.

– Этого мгновения, – сказала она, – я ждала всю жизнь! Моя комната! Совсем как раньше и совсем другая.