Город за рекой

Она достала из чемодана перевязанный шнурком мешочек, развязала. Смеясь, вытряхнула содержимое на серебряное блюдо.

– Сухари! – воскликнула она. – Неприкосновенный запас! Ешь, коли проголодался. А я пока заварю чай.

Сунув в рот кусочек поджаристого сухарика, она поспешила вниз, на кухню.

Хотя комната была обставлена богато и со вкусом, от нее веяло безликостью. На мебели ни пылинки, но и ни следа воспоминаний. Подушки на диване лежали в аккуратной неприкосновенности. Чистая, бесчувственная тишина. В открытые окна из сада порой доносился шорох лопаты и сухое потрескивание вязальных спиц. Роберт закрыл глаза и в тот же миг увидел комнату Анны в доме Мертенсов. Он видел ее в тот решающий вечер, когда Мертенса вызвали на консультацию. Теплый летний воздух, проникавший тогда в окно, шуршал как наэлектризованный. Тогда-то все и началось, нет, началось с первой встречи, когда Анна еще училась в университете, много лет назад, но теперь эти годы словно улетучились, и непрожитое ожило. В тот миг все решилось: то была уже не интрижка – то была любовь, и обуздать судьбу уже невозможно.

– Пожалуйста, отвернись, – сказала Анна.

Она принесла чай и стала перед зеркалом, у туалетного столика, уставленного пудреницами и склянками с косметикой, как в артистической уборной. Она быстро подвела дуги бровей, подкрасила губы и щеки. Переоделась, сменила сандалии на красные лаковые туфельки.

– Конечно, – щебетала она, – за ширмой было бы куда соблазнительнее. Бедняжка, тебе пришлось так долго ждать!

Она еще раз глянула в зеркало, подчернила уголки глаз и несколько раз нажала на грушу пульверизатора. Потом подошла к креслу, где все это время, отвернувшись, сидел Роберт, опустила голову и почти коснулась подбородком его волос. Он ответил улыбкой:

– Прекрасно выглядишь.

Он вдохнул аромат незнакомых духов. А когда хотел притянуть Анну к себе, она с обещанием во взгляде отогнулась назад, так что его вскинутые руки на миг повисли в пустоте. На цыпочках она отошла к окнам, закрыла створки, тщательно задернула шторы. Затем в искусственном сумраке все так же неторопливо придвинула торшер к низкому столику и включила свет.

– Ведь так уютнее, ты не находишь? – сказала она, садясь в цветастое кресло напротив Роберта. – Возникает впечатление вечера, но только без тревоги перед ночью. Угощайся. Приятно наконец-то позаботиться о тебе.

Тем не менее он не мог отделаться от легкого недовольства. Ему казалось, будто его здесь только терпят. Вероятно, неловкость объяснялась и мыслями о том, что он пренебрегает какими-то задачами, ожидающими в Архиве. А что́ могут подумать почтенные ассистенты, когда он, едва приступив к работе, уходит по личным делам. Можно ли считать его пребывание служебным выездом? Нет, надо привести личные дела в порядок и устроить отношения с Анной так, чтобы служебные обязанности от них не страдали.

Когда Анна отставила чайную чашку на столик, фарфор звякнул. И Роберт заметил, что рука у нее дрожит.

– Зачем ты только вышла за Хассо! – воскликнул он.

Анна восприняла эту фразу как вопрос и, глядя мимо него в стену, сказала:

– Затем что любила тебя, всегда любила.

– Уже тогда? – И в этих двух словах сквозило вопросительное изумление.

– Да. Только я тогда не понимала этого так отчетливо, как сейчас. Да и ты ведь был женат на Элизабет. Когда я пришла в ваш дом, к тебе, незадолго до рождения твоего сына… как бишь его зовут?

– Эрих, – сказал он, – ему уже семь.

– Я мало что помню, многое стерлось из памяти, как его и не было. А иные события вижу как наяву, будто все случилось вот только что.

Она передала ему хлеб и повидло и опять пугливо одернула рукав, прежде чем снова налить в чашки чаю.

– Мне все видится в картинах, – сказала она неуверенным, как бы прощупывающим голосом, – знаешь, как рассыпанные мгновения, разрозненные, бессвязные. Задним числом кажется, будто вся жизнь составлена из мозаичных камешков, которые один за другим тускнеют и выпадают.

– Пожалуй, запоминается лишь то, чего стыдишься, – сказал Роберт.

– Например, Хассо, – помолчав, продолжила она, – он стоит передо мной, точь-в-точь как тогда, когда влюбился в меня. Сияющий, потому что операция прошла удачно. Сияющий и довольно шумный. Собственно говоря, он любил не меня, а клинический случай, пациентку. Это и легло в основу нашего брака, ведь мы поженились, едва я успела встать с больничной койки. И брак был отнюдь не такой несчастливый, как ты порой полагал. Только вот…

Роберт не сводил с нее глаз. Анна козырьком приставила ладонь ко лбу, будто мягкий свет лампы слепил ее, чуть склонила голову набок и продолжила:

– Когда меня привезли с гнойным аппендицитом, о чем ты в свое время даже не подозревал, то, по сути, было слишком поздно. Во всяком случае, Хассо любил рассказывать, что вернул меня с того света. Думаю, я вправду была тогда на пороге смерти.