Картины воспоминаний настолько завладели ею, что она умолкла. Роберт, тоже потрясенный этим рассказом, который в силу своей холодной, рассудочной отстраненности представлял прежде знакомые вещи в новом свете, теперь боялся слишком откровенного признания Анны, но в то же время и желал его. Для слушателя этот миг вдруг стал опаснее, нежели для говорящего.
– Я помню, – в конце концов сказал он, просто чтобы нарушить молчание, – для Хассо ты стала этакой дочкой Иаира, которую он воскресил из мертвых. Он решил, что это перст судьбы, оттого и вздумал притязать на тебя.
Анна не отвечала – не поймешь, дошло ли до нее его замечание. Тишина шумела в его ушах. В закрытой комнате словно курился дым, маревом плавал вокруг пятнышка, ярко освещенного торшером. Обеими руками Роберт вцепился в подлокотники кресла, наклонясь вперед, будто готовый к прыжку.
Вздох, глухой, стонущий, слетел с приоткрытых губ Анны. Она отняла руку от глаз. Они казались стеклянными.
– Воскресил, – задумчиво проговорила она. – Но здесь не Хассо, а ты. Теперь, когда покровы сорваны, здесь, где от срока не спрячешься, все выглядит иначе. Заблуждения растаяли, видишь суть вещей. Разве с тобой не так… и разве так не лучше?
– Но мы еще играем, – настойчиво сказал он, не меняя напряженной позы. – Мы оба играем в прекрасную, непреходяще-преходящую игру!
– Мы лишь доигрываем ее до конца, – сказала Анна ясным, звонким голосом.
В тот же миг туман перед его глазами рассеялся, предметы вокруг стали знакомыми, будто в давней гостиной мертенсовского дома, они сидели втроем, разговаривали, и он с замиранием сердца ждал редкого случая побыть с Анной наедине. Как умело они вычисляли смысл слов, точно траекторию бильярдного шара, который катается туда-сюда по сукну, чтобы, соприкоснувшись со вторым шаром, в отскоке задеть третий. Какая шифрованная игра друг с другом, когда он, говоря про «Эпос о Гильгамеше», возрождал дух древних песен, чтобы при ее муже хотя бы отчасти выразить в толковании текста безысходность общей ситуации. Как он наслаждался ее живым интересом! Сколько мыслей, сколько таинственных сил! Неужели оно вернулось, волнующее время двух последних лет? Может быть, достаточно лишь задернуть шторы – и снаружи раскинется просторный сад со старыми деревьями, и снова увидишь, как украдкой прогуливаешься с Анной по дорожкам.
Они сидели напротив друг друга, глаза в глаза. Роберт, как завороженный, попытался коснуться ногой Анниной туфельки, но наткнулся на стол. Чашки легонько зазвенели. Но ни он, ни она уже не обратили на это внимания.
– Анна, – с нежностью сказал он.
В передней послышались шаги. Кто-то медленно поднялся по лестнице, прошел по верхней площадке.
Точь-в-точь как раньше, подумал Роберт, когда некстати заявлялся Хассо.
– Госпожа Мертенс? – вопросительно окликнул мужской голос.
– Мой отец, – сказал Роберт. – Надо же, именно сейчас!
– Надеюсь, я не помешал, – с порога сказал советник юстиции, когда Анна открыла дверь. Старик был в синем плаще, в левой руке – широкополая шляпа и портфель. От подъема по лестнице он слегка запыхался.
– Пардон, пожалуй, все-таки помешал, – сказал он, заметив, что Анна не одна. – Ах, это ты, мой мальчик. – Он подмигнул сыну. – Не слишком ли поспешно и неосторожно? Вообще-то я ждал, что ты дашь о себе знать, как только убедишься, что госпожа Мертенс действительно здесь. Однако пришлось потрудиться самому, отыскать, где проживают родители госпожи Анны, которые, на счастье, обосновались в свободном частном поселке, а теперь вот, оказывается, и моя уважаемая клиентка тоже здесь.
Он отметил, как уютно и спокойно внизу, у стариков, которые показались ему сущими Филемоном и Бавкидой, подивился искусственному освещению в комнате средь бела дня, осведомился у сына о сути письма Префектуры и о его делах – на эти вопросы Роберт отвечал уклончиво, – потом повел речь о бракоразводном иске и закончил свою тираду заявлением, что занят сейчас подготовкой нового документа.
Говорил он чуть надтреснутым голосом, однако не без удовлетворения, что может покрасоваться перед доверительницей. Поскольку же выпроваживать Роберта она явно не собиралась, отец решил обсудить все втроем. Возможно, так даже лучше. Между тем он, не снимая плаща, сел за стол. Извлек из портфеля старый, помятый документ, пестревший давними пометками. На первых порах говорил почти только он один. Анна отвечала на его вопросы односложно и равнодушно. Роберт наблюдал за отцом с заметным неудовольствием, решив по возможности не вмешиваться.