Города и встречи

Эту молодую поэтессу открыл в свое время Валерий Брюсов. Он даже снабдил предисловием ее первую книжку стихов[633]. Адалис была молода, восторженна и уверена в своей непобедимости. Она сразу же по приезде «положила око» на Белого — у нее, кстати, были продолговатые светло-серые глаза с поволокой — и решила запрячь еще одного мэтра в свою колесницу. Она попыталась сразу же подсесть к нему, но «жены-мироносицы» оттеснили ее. Тогда она села против Белого за обеденным столом и завела с ним разговор. Пренебрегая всеми попытками, которые пускали в ход «мироносицы», продолжая говорить в то время, когда сменяли тарелки и блюда, пили чай, заглушая тихие и вкрадчивые слова поклонниц Белого своим резким голосом, Адалис удерживала внимание Бориса Николаевича. Но по окончании обеда «мироносицы» увели Белого, не выпустили к чаю и даже к ужину. Стало известно, что Белый плохо переносит жару, что у него болит сердце и отныне он будет обедать у себя в комнате.

Адалис, видимо, очень сердилась, но ничего не могла поделать. Только изредка ей удавалось обменяться двумя словечками с Белым, когда он под вечер проходил из своей комнаты к морю.

В мире происходили важные события. У нас подходил к концу нэп, начиналось восстановление фабрик и заводов. Гражданская война кончилась давно. Но те, кто был в это лето в Коктебеле, выключились, казалось, из всех событий и после стольких лет напряженной жизни вдруг отдались блаженному отдыху. Сейчас странно подумать, что в 24-м году у нас не было радио, почти не оставалось автомобилей, а своих мы еще не научились выпускать. Под Ленинградом построили первую ГЭС, на Волхове. Мы пока не знали еще джазовой музыки, а кино было еще беззвучным, немым.

За границей, с которой мы все же были как-то связаны, уже давно вошли в моду синкопированная музыка и фокстрот. В Петроград граммофонные пластинки с джазовыми записями привозил бывавший за границей Сергей Колбасьев, поэт и друг Николая Тихонова, у которого в доме он часто бывал. Колбасьев был очень интересным человеком. Морской офицер, веселый и остроумный, он с юношеских лет стал писать стихи и посылал их из дальних портов своему кумиру, поэту Гумилеву. Николай Степанович Гумилев даже упомянул о нем в одном из стихотворений — строки «Лейтенант, водивший канонерки…» в стихотворении «Мои читатели»[634].

Во время Октябрьской революции Колбасьев принимал участие в рискованных переходах судов — в частности, миноносцев на Волгу. Потом, как знающий иностранные языки, работал переводчиком на дипломатической работе за границей, откуда привозил для собственного удовольствия пластинки с джазовой музыкой. В Петрограде он давал их прослушивать друзьям, которых хорошо знал. С портфелем, набитым пластинками, он являлся в гости. Так мы впервые от него услышали негритянские песни о реке Миссисипи, разные блюзы и другие произведения этого жанра. Пластинки из его коллекции в конце двадцатых годов имели громадный успех. Но тогда, летом 1924 года, кто-то привез набор таких пластинок в Коктебель вместе с портативным патефоном с пружинным заводом. Началось повальное увлечение фокстротом.

После ужина на длинной террасе отодвигали столы, кто-то садился за ручку патефона, и начинались танцы. Ужинали мы засветло, но если трапеза затягивалась, то Мария Степановна Волошина приносила кухонную керосиновую лампочку или тоненькую сальную свечку в бутылке. Вначале все внимательно смотрели на танцующих, желая перенять их движения, но фокстрот был несложным танцем, и скоро все, находившиеся на террасе, включались в него, требуя, чтобы музыка играла непрерывно, и одна пластинка сменяла другую. Лампа вскоре догорала, а керосин стоил дорого, да и свечи в частной болгарской лавочке, единственной в Коктебеле в то время, тоже были дефицитом. Мы продолжали танцевать в темноте под дразнящую синкопированную музыку, которую сопровождало шарканье наших сандалий.

Андрея Белого очень заинтересовала новая музыка, и он потребовал, чтобы ему показали па фокстрота, что и сделал Габричевский, постоянный участник коктебельских развлечений. Но Белый не мог танцевать без дамы, и тут случилась беда: ни одна из «мироносиц» не решалась пуститься в пляс. Российские интеллигентки, они предавались только умственным наслаждениям, а ноги их были скованы.

Но молодая поэтесса Адалис была другого типа женщина, более современная. Она просто подошла к Белому, положила руки ему на плечи и сказала: «Давайте с вами». Ручка закрутилась, музыка заиграла, синкопы поскакали, и новая пара пришла в движение. Танцевали от одного конца террасы до другого и шли в танце обратно, пока не кончалась пластинка.