Города и встречи

Улица поднималась вверх почти вертикально, а у ее подножия стоял ларек с такими дынями, перед которыми мы не могли устоять, хотя Миша и объяснил нам, что придется их нести самим, потому что у него в руках два чемодана. Мы попробовали покатить дыни вверх по панели, но пришлось взять их в руки, и, распрямившись, мы увидели, что над крышами домов возвышается еще гора, на которую поднималась другая улица, а за нею и третья, и по ней полз маленький вагончик — по-видимому, подвесной железной дороги.

— Давидова гора, — пояснил Миша. — Там стоит памятник Грибоедову. Там он и похоронен.

Хотя мы и не пили вина, но воздух этого чудесного утра, вид горбатых улиц, веселые люди, переполнявшие их, — все это внушило нам такое веселье, безумную радость жизни, что мы не заметили, как поднялись в гору, на Судебную улицу, свернули под прямым углом направо и очутились перед тупиком, куда выходили дворы двух небольших домов.

— Зубаловская, — возвестил Миша, и мы вошли в широкий двор, огороженный белой каменной стеной, самую середину занимало инжирное дерево. Его ветви касались второго этажа. Перила опоясывавшей двор галереи обвивали зеленые плети глицинии. Ее синие цветы свешивались как цепочки маленьких огоньков. От нее шел сладкий упоительный аромат. Какая-то женщина встречала нас на лестнице и неожиданно сделала мне реверанс. Миша сказал: «Знакомьтесь, это фрау Мари».

Она подхватила наши чемоданы и очень быстро внесла их в комнаты, где мы сразу почувствовали себя как дома. Пока Мари жарила нам могучую яичницу на маленькой мангалке, железной печке, стоявшей во дворе, мы переодевались. Мы сбросили с себя все лишнее, а Миша объяснил, что Мари — их домоправительница и единственная помощница в их практической жизни. Она немка, родом с Волги из немецких колоний, откуда ее каким-то чудом прибило в Тифлис, где моя кузина, с детства воспитанная бонной-немкой, с радостью приняла Мари и отдала все свое хозяйство и ребенка в ее умелые руки.

В комнате царил полный порядок, чистота. Все окна были раскрыты. Мари принесла нам яичницу и телеграмму от Николая Тихонова. Он должен был приехать в этот же день.

Миша быстро ушел на работу, обещав вернуться к пяти, а мы с сынишкой, тоже Мишей, устроились отдыхать прямо на полу, на принесенных Мари коврах. Но не успели мы оглянуться, как двери открылись и в комнате появился Николай Тихонов и, хохоча, свалил свой тяжелый рюкзак на пол. Он ехал пять дней из Ленинграда и привез свежие новости и письма, а также немного денег для меня. Потом он вытащил из рюкзака карту Кавказского хребта и какой-то старинный путеводитель по Кавказу[646], заявил, что нам нельзя терять времени, а надо немедленно выработать план осмотра Тифлиса и его окрестностей.

Уезжая из Ленинграда, он захватил с собой для себя и для меня рекомендательные письма в редакцию «Зари Востока»[647]. Он предложил пойти туда сейчас же, не дожидаясь Миши Ферберга, который будет нашим гидом по Тифлису. Я оставила сынишку с фрау Мари, и мы с Тихоновым отправились разыскивать «Зарю Востока».

По широкому, залитому солнцем Головинскому проспекту (ныне проспект Руставели), главной магистрали Тифлиса, уже шло утреннее гулянье: мы давно не видели такого количества нарядно одетых фланирующих мужчин. Ларьки с минеральной водой и разноцветными сиропами тянулись вдоль тротуаров и домов, а правую сторону панели занимали в невероятном количестве чистильщики башмаков. У них были не мизерные деревянные будки, к каким мы привыкли в Ленинграде, — нет, у каждого был настоящий салон, с удобными креслами для посетителей и зеркалами, где клиенты могли обозревать свои ноги. Мы заметили, что очень многие из гуляющих подходили к чистильщикам, хотя у них обувь так и сверкала. Почистили и мы свои ботинки — потрепанные штиблеты Николая Семеновича и мои высокие коричневые со шнуровкой, которые я носила уже несколько лет, пошитые в начале нэпа из семейного чемодана.

Пренебрегая высокомерным взглядом роскошного швейцара, мы вошли в вестибюль здания, на чьем фронтоне увидели вывеску «Заря Востока», и поднялись по широкой лестнице, устланной ковровой дорожкой. Как это не походило на нашу гостеприимную и демократическую редакцию «Ленинградской правды»! Нас приняли довольно холодно, отчужденно. Наши рекомендательные письма, в которых говорилось, что «Ленинградская правда» поручает нам написать очерки о промышленности и быте нового Тифлиса, не произвели никакого впечатления. Мы вежливо повторили, что ленинградская редакция просит тифлисских товарищей указать нам объекты, интересующие советских читателей, и лиц, с которыми следует вести беседы. Нам было отвечено, что про объекты пишут достаточно во всех газетах, а люди находятся на своих местах, и надо непосредственно к ним обратиться.