Города и встречи

Мы намекнули на то, что нам известно о строительстве первой на Кавказе электростанции ЗАГЭС, и нам ответили, что мы можем поехать туда, если желаем. Больше говорить было не о чем, и Николай Семенович, вспомнив вовремя, что нам нужно найти плацдарм для печатания наших новых стихов, спросил, нельзя ли увидеть редактора литературного отдела. Ему ответили, что редактора Паоло Яшвили сегодня не будет, а с минуты на минуту должен прийти секретарь отдела Тициан Табидзе.

В пышной комнате литературного отдела «Зари Востока» нас встретил чрезвычайно радушно молодой русский парень, который сказал, что пишет сам. Он с готовностью достал из ящика письменного стола маленькую книжку, отпечатанную на шершавой бумаге, с красными масками на обложке. Книга называлась «Красные маки», была издана в типографии Заккрайкома[648], и оказалось, что молодой поэт приехал не так давно из Ростова-на-Дону и прислан, чтобы подкрепить литературную часть грузинской газеты. Мих. Юрин — значилось на обложке, а цена книжки была 20 000 рублей. Юрин хорошо знал, что делается в русской пролетарской поэзии, знал и нас, попутчиков, но о грузинской современной поэзии был не особенно осведомлен.

— У них какая-то грузинская группа «Голубые роги»[649], — объяснил он. — В общем, это буржуазные эстеты. Я даже не могу понять, о чем они пишут.

— Они не говорят по-русски? — спросили мы.

— Нет, оба они, и Яшвили и Табидзе, учились в Москве[650], окончили Московский университет, но это чужие нам люди.

— А больше никого нет? Из молодых рабочих?

Он отвечал, что сам ведет литературный кружок на двух заводах и там есть ребята, которые начинают что-то кумекать, но в общем это еще очень слабо. Рабочая молодежь, которая говорит и пишет по-русски, еще слабо подготовлена.

Николай Семенович сказал:

— Я что-то слышал про эти «Голубые роги». О них писали в журнальной хронике еще до войны.

Но тут дверь открылась, и вошел необыкновенно элегантный молодой брюнет, гладко причесанный, с красивым надменным лицом, напоминающим кого-то из знакомых мне по изображениям западных писателей. Только потом, когда мы возвращались с Тихоновым домой и вспоминали, на кого он похож, Николай Семенович вдруг вскричал: «Да на Уайльда!» И я немедленно согласилась.

Этот грузинский Уайльд был одет в безукоризненно отглаженный белый костюм, и его модные ботинки были начищены до зеркального блеска. Чтобы поздороваться с нами, он положил на стол книгу, которую принес с собой, и я увидела, что это номер французского литературного журнала «Меркюр де Франс» за текущий год, выпуск апрельский или майский.

— Откуда это у вас? — изумилась я. — Мы в Ленинграде не видим такой прелести!

Табидзе посмотрел на меня с вежливым сожалением:

— Мы в Тифлисе получаем все литературные журналы Франции для нашей литературной группы «Голубые роги». Вы слышали о ней?

— Да, конечно, — тоже вежливо ответила я и, не удержавшись, спросила: — А не можете ли вы дать мне эту книжку на один день?

— К сожалению, без Яшвили я не могу этого сделать, — сказал Табидзе. — Паоло приедет в понедельник. А вы читаете по-французски?

— Я училась во Франции и уехала оттуда в пятнадцатом году.

Лицо Табидзе оживилось:

— А кого из французских поэтов вы встречали?

Я мгновенно переключилась на давно не бывшие в моем употреблении имена французских литераторов предвоенных лет.

— Знала Аполлинера, хорошо знала Поля Фора, была знакома с Пеги, видела Франсиса Жамма.

Мы заговорили об этих писателях, но Тихонов, который очень не любил разговоров о том, чего он не знал, вставил:

— Жамма переводил Эренбург.

— Да, — с удовольствием сказал Табидзе, — у меня есть эта книжечка[651].

Мы заговорили об Эренбурге, потом о Брюсове. Табидзе интересовался Ахматовой и Белым, о последнем я могла дать ему самые свежие сведенья.

— Прекрасный прозаик! — сказал Табидзе. — «Петербург»! «Котик Летаев»!

— А «Записки чудака»? — спросила я.

Нет, «Записок чудака» в Тифлисе еще не было. Мы поговорили очень мило. Теперь это был совсем другой человек. Табидзе пригласил Тихонова и меня зайти в понедельник, через три дня, когда приедет Яшвили.

— Мы вас угостим кахетинским, и вы оба почитаете нам свои стихи. Ведь мы только слышали ваши имена, но стихи ваши к нам почти не доходили, особенно новые.

Тихонов сказал, что привез свою последнюю книгу «Брага», но экземпляры остались в чемодане. Мы простились и ушли в более приятном настроении, чем в начале нашего посещения.

У входной двери нас внезапно перехватил невысокий блондин, который, запыхавшись, бежал за нами по лестнице.

— Тихонов и Полонская? Мне писал о вас Ставский. Я здесь работаю в газете. Моя фамилия Павленко. Я только что приехал из района, и мне сказали, что вы оба были здесь. Хорошо, что я вас поймал! Пойдемте! — он подхватил нас под руки и привел обратно в комнату редакции, где нас еще недавно принимали с холодно-кислым видом. Тот сотрудник, который казенно и бездушно разговаривал с нами, был отодвинут на свое место, куда-то в сторону, необычайным радушием и горячим отношением к нам со стороны Павленко.