Мое внимание привлекли крупные муравьи, копошившиеся между травинками перед нашими глазами.
— Странные муравьи, — сказала я, — у них хвосты подняты кверху.
Тихонов, лежа на спине и наслаждаясь отдыхом, заметил:
— Если хвосты поджаты, может быть, это скорпионы. У скорпионов задняя часть тела всегда поджата кверху.
— Если это скорпионы, уйдем отсюда, — попросила я. — Ведь мы просто лежим на них.
Тихонову очень не хотелось вставать, но он все же повернулся на бок и перекатился в траве так, чтобы увидеть скорпионов. Их вид не внушил ему доверия.
— По-моему, это скорпионы. Лучше уйдем.
Нам очень не хотелось нарушать свой отдых, но лежать среди скорпионов тоже не очень приятно. Я вскочила и стала спускаться с горы. Может быть, это и не были скорпионы, но все же мы двинулись в сторону монастыря святой Нины и вскоре увидели его ограду.
В щели между камнями было видно все, что делалось на монастырском дворе. Двери церкви распахнулись, из них вышли монахини, одетые в черное. Они шли пара за парой и заунывно молились, шаркая ногами. По большей части это были немолодые, сгорбленные и сутулые женщины, но среди них было и несколько совсем юных. Я хотела рассмотреть их поближе и встала на камень, чтобы увидеть лучше. Но Тихонов потянул меня за рукав:
— Пойдем. Терпеть не могу этих монахов.
И мы ушли.
Мы спустились к Арагве. У нее было очень широкое русло, но всюду сквозь воду виднелись камни. Вода текла очень быстро, огибая осколки гранита, осыпая брызгами низкие берега, поросшие мелким кустарником.
— Здесь где-то сливаются Арагва с Курой, — сказал Тихонов и вспомнил лермонтовский стих:
И действительно, одна половина течения была желтая, мутная, в то время как другая казалась темной, непрозрачной. Мы решили выкупаться, но это было не так легко. Течение было настолько сильное, что приходилось, войдя в воду, лечь плашмя и удерживаться за камни и траву. Вода била нас изо всех сил и тащила куда-то вдаль. Было очевидно, что эти реки не устроены для купания. Однако мы чудно освежились, побарахтавшись в ледяной воде, и с новыми силами двинулись к станции железной дороги.
На этом кончилась наша попытка обозревать окрестности Тифлиса. Мы пообедали у Миши, и он повел нас осматривать знаменитый тифлисский базар, майдан. Там было множество лавчонок, где продавалась всякая всячина, — особенно интересны были серебряные ряды; здесь мастера работали тут же на глазах у всех, выводя тончайшие узоры на рукоятках кинжалов и ножей. Были лавки, где продавали разные украшения — ожерелья, браслеты, бусы. Были лавки, где торговали старой одеждой, шалями и платками. Был ряд, где продавали туфли, мягкие чувяки и раскрашенные узорами цветные сапожки. Запах жареного мяса доносился из соседних рядов, где на углях готовили шашлыки, нанизывая куски бараньего мяса вперемежку с помидорами на острые вертела. Рядом жарили пирожки на пару, осушали стаканы вина, которые наливали из пузатых бурдюков. Тут же пели песни на два голоса, импровизируя подголоски и сопровождая их игрой на музыкальных инструментах — то постукивая по струнам палочкой, то пощипывая их пальцами, в такт отчаянно веселой или протяжно-печальной мелодии, хватающей за сердце. Смуглые люди входили и выходили, присаживались к столам, обменивались шутками, громко хохоча или говоря шепотом, наклоняясь к уху собеседника. Глаза сверкали, кулаки стучали по столам, и над всем этим сборищем людей стоял гул голосов, звон струн, грохот медных тарелок, стук маленьких молоточков, ударяющих по гвоздям, скрежет напильников из соседних мастерских, дальний стук швейных машинок. И над всем этим висело синее-синее кубовое небо.
Был жаркий послеполуденный час, но мы не могли оторваться от этого пышного, пестрого, богатого звуками, цветами и запахами скопища людей и всех сделанных руками этих людей предметов, одежды, украшений, оружия, выращенных их руками плодов, овощей, трав, наполнявших ряды острым пряным южным ароматом. Мы не могли себя заставить перестать бродить по этому майдану, вместе с нашим спутником присаживались к столам в маленьких духанчиках, пробовали вино и заедали его пирожками и чебуреками, острым овечьим сыром.
Тихонов уже похлопывал по плечам соседей, и они, усмехаясь хитро и в то же время открыто, подливали ему красное, как запекшаяся кровь, вино. В одном из духанов нам рассказали историю о тигре, который прибежал на майдан из недальних диких мест Ленинакана[655]
, привлеченный, как утверждали рассказчики, красотою Тифлиса, где он и нашел свою гибель. В написанной после этого путешествия поэме «Дорога» Тихонов целую главку посвятил этому эпизоду, который он так и назвал: «О том, как тигр попал на майдан».