В ходе социологического исследования, проведенного Дженис Перлман среди трех поколений жителей бразильских фавел, респондентов спрашивали, что, по их мнению, означает хорошую жизнь и меняется ли жизнь к лучшему. В 1969 году лишь 24% представителей первого поколения ответили, что дела у них идут хорошо (когда им же задали этот вопрос в 2001 году, такой ответ дали уже 46%). Следующее поколение — дети первого — также было настроено оптимистично: 63% опрошенных сочли, что жить стало лучше. А из поколения внуков 73% полагают, что их возможности улучшились.
За этим, однако, скрывается не столь приятная истина: жизнь улучшается, но ощущение принадлежности к обществу, возможность «почувствовать себя человеком» остается для респондентов далекой, неосуществимой мечтой. Жизнь в фавеле словно лишает людей обычных прав на город. Один немолодой лидер сообщества признает: много лет борясь за права жителей фавел, «я думал, что когда-нибудь стану человеком, но мое время прошло»7
. Трущоба — это не только место, но и маркер социального статуса.В другом месте — на окраине Йоханнесбурга — еще меньше «ощущается, что ты что-то значишь». Дьепслоот — новое поселение, сформировавшееся уже в XXI веке рядом с шоссе имени Уильяма Никола на самом краю города, за торговыми центрами, полями для гольфа и закрытыми поселками богатых пригородов. Оно образовалось в последние дни апартеида. В попытке как-то благоустроить трущобы, окружавшие город в 1990-х годах, для поселка Зевенфонтейн был введен новый режим проживания: те, у кого не было документов, оказывались за рамками проекта «разуплотнения» и были вынуждены покинуть поселок.
Многие из этих людей в конце концов осели в Дьепслооте, который выделили для них городские власти. Местные землевладельцы пытались сорвать планы муниципалитета по созданию там «неформального поселения». Один из них даже грозил: «Если они переберутся сюда, я буду каждый месяц отстреливать по 10-15 человек. Мне нечего бояться»8
. Но когда на первых демократических выборах в 1994 году победу одержал Африканский национальный конгресс (АНК), появилась надежда, что новое правительство выполнит свои обещания и предоставит людям жилье, работу, коммунальные услуги и образование.Вместо этого кризис лишь обострился. В 2001 году благоустройство Дьепслоота уже не было приоритетной задачей, несмотря на постоянный приток новых жителей из трущоб Александрии. К 2007 году там, по некоторым данным, обитало уже 200 тысяч поселенцев, и каждый год их число увеличивалось на 30 тысяч. Любые спланированные и реализованные государством схемы жилищного строительства не поспевали за неуклонным повышением спроса. В результате более 50% жителей поселка не имели работы, а почти 75% жили за чертой бедности. Бытовые условия также оставляли желать много лучшего: сооружение канализационной системы на пять лет отстает от графика, поэтому на всех улицах нечистоты собирают ассенизаторы. В 2009 году напряженность и взаимная зависть, возникшая в связи с распределением скудных ресурсов, вылилась в серию бунтов на племенной основе. Тем не менее представители местных властей из АНК продолжали хвастаться своими «достижениями». Как саркастически заметил Антон Харбер, исследователь, который занимается проблемами Дьепслоота, «после каждой беседы с руководством я иду по району и поражаюсь несоответствию декларируемых улучшений и очевидной реальности»9
.Как рассказывает Харбер, благоустройству поселка мешает то, что работы создадут угрозу для местной фауны, словно остальных проблем недостаточно. В подготовленном по поручению властей докладе о воздействии планов строительства нового жилья на экологию этого района утверждалось, что отчасти оно затронет ареал размножения одного из местных охраняемых видов — гигантской лягушки-быка. Доклад вызвал бурю возмущения у экологов и ученых, началась активная дискуссия о том, что делать: переселять лягушек или приостановить программу строительства. Парадоксально, но факт: значительная часть этой болотистой местности уже была загублена при недавней застройке нового пригорода для среднего класса — Дайнферна, но при известии, что оставшуюся территорию затронет благоустройство трущоб, разразилась настоящая истерика. В конечном итоге было решено, что лягушек перемещать нельзя и строительство будет вестись в обход болотистых земель, где они размножаются.
Слово «трущоба» будто намекает нам, что ее следует снести. Но вместо этого нам следует переосмыслить представление о том, что это такое и чем подобное место может стать. Для этого нужно сделать так, чтобы забытое и невидимое стало зримым. Нужно признать, что трущобы, как и весь город, — это не только здания и инфраструктура; это и люди, преодолевшие долгий путь, чтобы здесь обосноваться, их надежды на лучшую жизнь, их умения и труд, который пользуется спросом. Они — неотъемлемая часть жизни города и источник его будущих успехов. Для решения проблемы трущоб нужно решить более глобальную проблему — принять мысль о том, что право на город есть у всех.