По оценкам, сейчас в «системе Д» задействовано 1,8 миллиарда человек по всему миру, а к 2020 году она охватит две трети всех работающих. Если бы можно было подсчитать совокупный доход, который дает неформальная экономика, он был бы равен ВВП второй по величине экономической державы мира. Когда речь идет о таких суммах, говорить, что происходящее в таких районах, как Дхарави, находится за гранью народного хозяйства, — чистая глупость. Для огромного количества людей в разных странах другой системы просто нет. Нойвирт отмечает: «Без учета „системы Д“ бессмысленно рассуждать о развитии, росте, экономической устойчивости или глобализации»11
. Когда 65% мумбайцев являются частью «системы Д», просто нелепо делать вид, будто этот рынок невидим и менее важен, чем тот бизнес, что делается в близлежащем Комплексе Бандра-Курла.Поселения вроде Дхарави — важнейшие центры неформальной экономики. Это точки перехода, или, как называет их канадский журналист Дуг Сондерс, «города прибытия» — места, где происходит перемещение из села в городской мир. Неформальная экономика — это система, принимающая новоприбывших, у которых нет возможности интегрироваться в официальное городское хозяйство, но с ее помощью беглецы из села получают стабильное экономическое положение и становятся горожанами. Сондерс отмечает: «Эти переходные пространства — города прибытия — представляют собой те места, где могут зародиться как следующий великий экономический и культурный бум, так и следующий мощный взрыв насилия. Какой из вариантов станет реальностью — зависит от нашей способности замечать этих людей, желания контактировать с ними»12
.Это отчасти объясняет непростую историю отношений между Дхарави и Мумбаем. С 1960-х годов предпринимались неоднократные попытки разобраться с этим поселением, найти решение проблем трущоб и «человеческого вопроса» — что делать с самими сквоттерами. С этой серией государственных инициатив, мер и актов насилия неразрывно связана жизнь и борьба Джокина Арпутама, родившегося вдали от Мумбая, среди золотых полей Колара в окрестностях Бангалора. Эта связь отражает два разных взгляда на трущобы: стремление верхов избавиться от неприглядных поселений и ориентированные на человека усилия по улучшению жизни их обитателей «снизу».
У Арпутама — сына преуспевающего инженера — было безоблачное детство: «У нас была ферма с участком 40 гектаров, английская машина („Астон“) и достаточно денег, чтобы держать мальчика-слугу, который таскал за мной учебники в школу»13
. Но затем его отец запил, и для семьи наступили трудные времена. В 16 лет Джокину пришлось оставить родительский дом и устроиться на работу плотником в Бангалоре. В 1963 году он перебрался в Бомбей (так тогда назывался Мумбай) — дядя убедил его, что этот город больше всего подходит для молодого человека с амбициями, — но выяснилось, что семья дяди живет в хижине-развалюхе возле железной дороги и промышляет контрабандой. Скоро Арпутам оказался на улице, среди бездомных. Впервые переночует под крышей он только через 12 лет — в 1975 году, после женитьбы.В 1950-1960-х годах отношения между властями и трущобами были просты: большинство сквоттеров селились на безнадзорных государственных землях, чиновникам же было все равно, а часто они закрывали на это глаза, получив взятку. Долгие периоды бездействия спорадически прерывались актами насилия, когда региональные и муниципальные власти пытались снести эти поселения и изгнать их жителей из города. Хотя закон четко предписывал государству обеспечить жильем людей, выселяемых из своих домов в рамках проектов благоустройства в сельской местности, аналогичного обязательства в отношении горожан у него не было, что лишь усложняло проблему. При выселении никто не думал, что это разрушает семьи и социальные связи, лишает людей работы.
Ситуация изменилась в 1970-х годах, когда государство осознало, что при сносе трущоб необходимы какие-то меры по переселению их жителей: результатом стало создание Совета по благоустройству трущоб. Предпринимались попытки строительства в уже существующих поселениях коммунальной инфраструктуры. Для этого, однако, государство должно было иметь представление о масштабе проблемы, и начался систематический сбор статистических данных о трущобах. Выяснилось, что таких неформальных поселений насчитывается 1680 и проживают в них 2,8 миллиона человека. Теперь государство должно было решить, кого из них обеспечивать услугами, а кого — нет. Не повезло тем, кто жил на федеральных и частных землях, а те, кому полагались государственные услуги, получали удостоверения с фотографиями. Такая же перепись была проведена в 1983 году: оказалось, что на тот момент в 1930 поселениях на окраинах города живут уже 4,3 миллиона человек. На том этапе установление масштаба проблемы было первым шагом к ее решению.