Горожане солнца

— Это выносит в море какими-то речками, — крикнула Мишата, которые начинаются наверху. Вытащите этот! И возьмите у меня часть, а то уже два раза все разваливалось.

Директор взял у нее корни и, сжимая их, стал осторожно спускаться вслед за Мишатой к воде.

— А во льду попадаются водоросли, — кричала, полуоборотясь, Мишата, — но очень редко! Интересно, есть ли тут рыба? Когда мы поплывем, вы же попробуете половить? Я череп видела, весь обкатанный, как поплавок. А там дальше, мы потом сходим, остатки слюдяного корабля. Огромный! Ему, может быть, с тысячу лет, внизу слюда уже превращается в лед, а вверху еще держится, и мельница сохранилась. А вон наша лодка! Смотрите, отвязалась! Держите-ка ее.

Сложив корни у воды, они вытащили лодку на сушу и перевернули ее вверх дном. Уселись на днище рядом.

— Лучше не отдыхать, — сказала Мишата, — лучше отдохнем там, у огня. А то вы из воды. И ветер…

Но они сидели и смотрели на море.

Она сидела, и он сидел.

— Как похоже на угасший закат. Но это не связано с солнцем, — сказала Мишата. — Я сперва думала, что это подземное солнце, но за два дня свет ни разу не переменился. Тогда что это?

— Скопление сонных газов, — прошептал Директор. — Они собираются в верхних пазухах недр и светят на море вниз. Прошло два дня, как я без памяти?

— Да. Даже два с половиной, если считать, что вы потеряли сознание в общем сразу же, как мы покинули обитаемый мост.

— Как же ты справилась?

— Да я, видите, не особенно и справилась — вон куда загнала лодку. А так — ну что особенного? На берег вы вылезли сами, мне оставалось только перетаскать вещи. Костер жгла, и всё. А эту ночь вообще проспала, и дрова все сгорели, и костер потух, вот вы и проснулись от холода.

— Ты хочешь спать?

— Хочется. Но не раньше, чем мы поплывем. А сейчас идемте, идемте. Нельзя сидеть.

Мишата показала свою тропку между камней — совсем узенькую, и Директор сумел пролезть — так он исxyдал… Дошли, разожгли костер и попили кипятка. Перетаскали вещи на берег, сложили в лодку, поставили парус. К полуночи вышли в море.

Глава восьмая. Два дня пути в прошлогоднем холоде

Холод, охвативший путешественников, был только эхом давней зимы, медленно уходящим вглубь поясом мерзлоты. Прошлогодняя весна уже наступала сверху, и каменные края морской чаши, изрытые, как изнанка гриба, несметными ходами, оттаивали. Глубинные ветры, до предела разгоняясь в кольцевых туннелях и одичало вырываясь на морской простор, несли с собою тепло.

На волнах теснилось бессчетное множество зеленовато-серых, полупрозрачных льдинок. Они бились о лодочные бока, лодка вздрагивала, но не более: сила ее движения была велика, море расступалось, и Директор, довольный, то и дело нажимал большим пальцем на парус, точно пробуя мышцы ветра.

Мишата сидела на носу, поместив голову между колен, и сонно смотрела туда, где над морем раскачивался сонный газ, голубея облачками по краю. Ветер, проходя через облака сонного газа, прихватывал его за собой и тянул длинные горящие ленты, вьющиеся над сумрачной стороной моря.

Резкие крики летучих крыс оглашали простор, а некоторые крысы, засыпая на лету, прочерчивали поперек небес огненную линию и качались потом на волнах, безмятежные, сложившие крылья наподобие маленькой лодки.

«Паровозик мой там, через море и вверх, — думала Мишата, — значит, нам нужно проплыть под газами. Не уснем ли мы окончательно? Не опасно ли это? Надо узнать у Директора. Что он думает?»

И она оборачивалась на директора. Тот был слаб, безобиден, как бульон, и счастлив.

Он ловил рыбу: смачивал сухари в своих кровоточащих ранах и на крючочке выбрасывал за борт. Он поймал уже две большие рыбины.

Рыбы лежали на дне лодки, вокруг них медленно расползались черные туманы: это выходила тьма, веками копившаяся в рыбьем теле, и, пока она не покинет рыб, есть их было нельзя.

Мишата пыталась поделиться своими тревогами, но, только она заговаривала, Директор тихо смеялся и махал руками, словно предлагая ей все окружающее в дар и приглашая не беспокоится о том, что дар его может обнаружить какие-то несовершенства…

«…Как сильно я был простужен последние две недели, — думал Директор. Впервые нет ни озноба, ни жара, а я так себя чувствую, будто и тела вслед за этим нет вовсе. Как я ослаб! Счастье, что ветер несет нас. Плыть не меньше двух дней, и как раз я окрепну. Потом мы отыщем паровоз, придет Новый год, и я сделаю, что хотел…»

Иногда он ухватывал льдину и бросал в кастрюлю на печи: при таянии льда удалялся газ, а просто так нельзя было пить морскую воду, насыщенную коварными пузырьками. Если оказывалась вблизи щепа или корневище, Директор улавливал их и прислонял к печи. Ему попалось несколько черепов-поплавков, скованных серебряными цепями, — обрывок древней снасти, которую безвестные рыботяги приготовляли на какое-то глубинное чудище. Директор выволок и черепа… Вместе с этим он успевал перевязать парус, набрать баклагу светящейся воды, переложить весла, дернуть удочки и совершить много других поступков, помогающих плаванью.