Горожане солнца

— Околодили!

— Да что же это!

— Покровы горизонтально влекутся!

— А вознесено лишь голое перекрестие!

— Беда!

— Билберда!

— Эй, — кричали со стороны стен, — эгей! Стену-то низвергать или помедлить? Внесение-то начинаем свершать или как?

— Тихо! — бабахнул снеговик из-под Мицели. Все на миг замолкли, только несся унылый звон. — Кто сейчас на курантах стоит?

— Трехрукий призван.

— Так… ладно. Скажу кратко: событие небывалое. Все мы содрогнемся. Но радостным, братия, содроганием. Покровы, значит, преклонены, так как чудесное обрели в себе содержание. Пусть взволнуется вся обитель. Сейчас, без лишнего чиноизмельчения чудесную эту ношу на площадь доставить.

— А что ж, стену разваливать все-таки?

— Посоветоваться бы с кем-нибудь…

— Да с кем же посоветуешься, брат? Никого не осталось, все на площади собрались, и Колян давно воссел и внесения ожидает. Одни мы здесь по чину медлим, вас высматривая… Да вратари, да вон ребята-молотобойцы стену опрокидывать поставлены. Как все-таки? Стену ворохнем или теперь оставим?

— Вот что: чем оправдываем лом стены? Тем, что компас накренять нельзя. А тут он уже заведомо накренился. Выходит, и стену трогать отпала необходимость. Покровенное в ворота просунем, а крестовину через верх передадим.

— Тебе, брат, по всей строгости отвечать.

— Мне, мне… волокнемся же, мощней! Эй!

И Мицель опять понесли. Потом стиснуло, на нос посыпался снег, кругом раздались покрикивания и пререкания — ее просовывали в ворота.

Кто-то давил сзади ее голову и плечи, а кто-то с другой стороны дергал за ноги.

Наконец Мицель опять была на свободе, и опять ее несли и раскачивали, словно в люльке. Железный звон приближался, и вместе с ним пламя большого костра. Гул волнения большущей толпы охватил Мицель. Звон метался, казалось, прямо над ее головой и смолк в тот момент, когда ее опустили наземь. Настала тишина, полная шепоту и шороху толпы и треска горящих дров.

— Братья, единоверцы! Почтенные восседатели! — громко обратился передний снеговик. Толпа окончательно стихла, даже костер перестал трещать. Серый потоптался и еще громче продолжил:

— Нынче, в ночь стояния Полярной звезды
избороздили мы пространства внешних пустынь,
дабы стяжать там знаменование нашей веры —
компас, указующий в небесные сферы.
И, стяжав, шествовали сюда и достигли места.
И да воздвигнется компас во направление мыслей наших отвесно,
во сохранение сей вертикальности до последней минуты,
когда полярная ночь придет и расторгнет смертные путы
и избегнем мы губительного потаяния,
вкусив бессмертного существования...