Горожане солнца

— Федотова! Ты бы волосы себе перетыкала, почтения, что ли, ради.

— Я завтра облепиховых себе наломаю. Сейчас облепиховые ветки носят.

— Дров еще потребуется, слышишь, Серый.

— Пусть Серый сходит, охладится.

— А чего вы так говорите: Серый, Серый? — спросила, приподнявшись, Мицель. — Вы же оба белые.

Снеговики застыли, словно каменные. Только Серый совладал с собой. Быстро пиная и встряхивая собратьев, он в несколько секунд выстроил и поровнял всех, и вот уже снеговики стояли пред Мицелью в ряд, согнувшиеся в глубоком поклоне. Серый выступил вперед и, волнуясь, с торжеством промолвил:

— Славна минута вашего пробуждения, о нежданная! Ликует обитель наша! Возблистала надежда в сердце каждой двуногой твари! На ваш же вопрос отвечу: мы с братом однолепки, из одного снежного слоя вылеплены, и оба создателя наши носили имя Серый; согласно обычаю, эти имена и нам присвоены. Нет ли у сиятельной еще пожеланий?

Мицель посмотрела внимательнее на их добрые взволнованные физиономии, и на сердце у нее стало легко.

— Не надо меня купать, — попросила она.

Часть вторая. Конец Планетария

Глава первая. Паровозик завозит Мишату все дальше и дальше

Трудно маленькой девочке в городе, захваченном партизанами, особенно если она совершенно одна. Нужно быть разумнее всех, осторожнее всех, внимательней, чутче, неуловимее всех.

И не у кого спросить совета. Агентства не было нигде, а партизаны были повсюду.

Их метелки ощупывали каждый уголок двора, в ранний час, когда город еще пустовал. Бочковозы махали по улицам струями воды, чтобы сбить всю налетевшую пыль, чтобы самой мельчайшей травке было не за что зацепиться. Даже мусор интересовал партизан: каждое утро огненные грузовики въезжали во двор, тискали и трясли помойные короба, и те потом стояли опустошенные, лишенные тайны.

Партизаны брели по крышам и висели на веревках вдоль зданий. То здесь, то там их машины выгрызали в городе огромные дыры. Как сильно устала Мишата за первые дни! Чтобы найти агентство, ей требовалось обойти целый город, но пока удалось не больше трех улиц. Все время ушло на сидение в укрытиях и перепутывание следов. Несмотря на огромные усилия не встречаться с партизанами, Мишата все-таки попадалась им на глаза.

Наконец она заметила, что партизаны очень невнимательны: сколько раз оказывались близко-близко и хоть бы посмотрели на Мишату!

На пятый день она поняла, что могла бы и вовсе не прятаться. Сила партизан была так огромна, уверенность в том, что зима здесь побеждена навсегда, так тверда, что они не опасались врагов.

«А вдруг кто-нибудь из них опомнится? — думала Мишата, пробираясь мимо партизан, и внутри у нее все замирало. — Ведь стоит им порасспросить меня или обнюхать — и все пропало!»

Но тревога была напрасной. И радость невидимости освежила Мишату. Партизаны, не обращая на нее внимания, были беззащитны перед нею. Необыкновенные возможности открывались ей.

Под масляными крышками тряслись внутренности машин; в железных коробах гудели от напряжения запоры, сдерживая накал электрических змеев; бочки с ядовитым солнечным соком стояли боком, и никто не оберегал их от пламени.

«Сколько хорошего тут можно сделать, — думала Мишата, — но я подожду пока. Мне необходимо стать королевой, сперва пускай королевой красоты, а там и Снежной королевой. И тогда мы восстановим зиму, а партизаны уйдут. Но для этого надо сперва отыскать агентство».

И она искала со всем терпением, но напрасно: В картах и вывесках нужного имени не было, а прохожие качали головами еще прежде, чем Мишата успевала о чем-то спросить.

В первые дни она и близко боялась подойти к тому, что называлось «метро».