Горожане солнца

— Ну да. Говорят, один только и остался. Знаешь где? На Поварской улице, тут рядом, где еще школа, куда я ходила.

И Фара задумалась.

— Что же, и лифтер там живой?

— Ну да, — отвечала Фара. — Но он давно сошел с ума. Лифт-то сквозной, до самой придонной мглы. Лифт эту мглу внизу набирает, а наверху выпускает. У людей от нее забывчивость. Ну, и этот дедок забыл давно все.

Фара многое знала о городе, о Часах, о войне крыш и подземелий, о древних героях. И все с чьих-то слов, из секретных рассказов. Где она только этого набралась?

— Я, знаешь, как только не жила, — говорила Фара, — чего только не насмотрелась! Здесь надо держать ухо востро! Жуткие дела тут творятся!

Мишата была рада случаю порасспросить Фару. Раньше ведь им и не доводилось долго поговорить — отвлекала, требовала участия жизнь. А сейчас жизни никакой не было, зато были долгие вечера, когда налетает на стены ветер, хлопает, как подбитая птица, кровельное железо.

Днем Фара уходила добывать еду, одна или с Мишатой.

Было такое место недалеко, где у троллейбусов от крутого поворота часто слетали рога. Водитель-партизан выбегал поправить, кабину оставлял открытой, а Мишата с Фарой открывали там ящик, где всегда оказывался сверток с обедом, и похищали его. До часу дня (позже партизаны уже съедали обед) удавалось утащить свертка три-четыре.

— У вас жрачку стырили?
Что ж вы плохо зырили? —

орала Фара Гусынины стихи и плясала, издали показывая партизану его обед.

Партизан ни разу не сумел их догнать. Но вскорости надоело и это.

Фара вообще заметно поникла. Разговоры с Мишатой еще могли ее оживить, но затеи и приключения только раздражали.

Вялая, с выражением брезгливой усталости или равнодушия, бродила Фара по городу, то и дело присаживаясь отдохнуть. Она к тому же ужасно мерзла — потеряла свою куртку во время бегства. Мишата через пару дней походила по крышам и с помощью веревочки и гвоздя, как учил ее Соня, выудила с одного балкона подходящую куртку, висевшую для просушки. Фара куртку надела, но отругала Мишату:

— Не могла подальше отойти, чучело лесное! Под самым носом нагадила жильцам!

Мишата не обижалась. Она чувствовала: с Фарой что-то происходит, важное и непонятное. Все чаще Фара сидела угрюмая и словно решалась на что-то. Мишата пыталась утешать ее как могла.

— Смотри, какое у нас хорошее место! — говорила она. — Мы спрятались здесь, как птицы! Мы слишком высоко, чтобы нас кто-то нашел!

— Наступит гадова зима, и мы сами слезем, — буркнула Фара. — Знаешь, как мороз прожигает камень? На картонках не перезимуешь.

— Мы же нашли, где ночуют троллейбусы. Пойдем сегодня, снимем сиденья? Вдвоем ведь одно мы донесем? Сходим раза два, будут постели к зиме.

Фара сидела и вместо ответа чиркала спички. На стене появлялась огромная тень колеса. Потом, когда тух Кислый огонь, делалось еще темнее.

— Свечей наберем, наготовим, заведем крысу. С крыши можно мультфильмы в окнах смотреть. Будет снег, я тебя научу пироги из него печь, — говорила Мишата. Но Фара молчала.

— А если, — продолжала Мишата, — наверху между труб сжигать пару ящиков, а угли набивать в чайник и сюда приносить, будет так натоплено! Никакой мороз нам не будет страшен.

Не отвечая, Фара зачиркала, но теперь все спички подряд ломались. Одна фыркнула и выстрелила синюю искру в волосы Фаре. Та схватилась за голову и закричала:

— Мозги у тебя из снега, что ли? Или тебе Планетария мало? Ну надо же! Только едва спаслись, только отмочалились чудом, а она, пень-голова, полюбуйтесь, на крыше собирается жечь!

— Да ведь, — расстроенно сказала Мишата, — не будет ни с улицы, ни с окон видно, из трубы идет дым или нет!

— Ах ты, сосулька слабоумная! — заорала Фара. — Да у тебя и вправду на голове куб! По-твоему, здесь из труб валит дым, как в твоей деревне или где там? Ты что, не знаешь, что это город?

— Ну, можно не жечь, — сказала Мишата, еще сильнее расстроясь, — ну, давай что-нибудь другое придумаем.

— Что придумаем, зачем?

— Чтобы жилось лучше, чтобы зимовалось легко…

Фара взглянула на нее с яростью, разинула было рот, чтобы еще что-то крикнуть… Но померкла, отвернулась, отбросила коробок. Настало молчание.

— Знаешь, — сказала Фара наконец в стену, — дело тут не в дыме. A в том, что вообще пора прекращать.

— Что прекращать?

— Да вот это все прекращать.

— Как это?

— Обыкновенно. Всё, погуляли, и достаточно. Довольно уже такой жизни.

Мишата растерянно молчала, приподнявшись на локте.

— Я не понимаю, — сказала она с тревогой. — Что, менять место?

— Покидать место, — ответила угрюмо Фара, — прощаться с этим местом и вообще со всеми местами.

— И куда же деваться?

— Домой.

Мишата в полной растерянности села. Фара махнула на нее рукой:

— Успокойся ты, ляг.

Помолчав, подумав, она серьезно сказала:

— Слушай. Дело не в том, что холодно. Дело в том, что так, как мы живем, это неправильно, понимаешь? Люди, а особенно дети, не должны так жить.

— А как?

— Ты не видела, что ли, как живут люди? Не смотрела никогда в окна?

— Ну, я смотрела, — ответила неуверенно Мишата, — но ведь это земляки, жильцы! Они всегда так живут.