Горожане солнца

Метод был старый, верный, отработанный еще осенью во время занятий директорского кружка по поводыризму. Полный мрак, окружавший сейчас слепую Мишату, должен был через какое-то время рассеяться, и зрение должно было вернуться, но воображенное, оживляемое только сердцем и памятью. Мир, порожденный воспоминаниями Мишаты, бывал так совершенен, что она рано или поздно забывала о повязке и духом возвращалась в зрячее состояние. На это и надеялся Директор: прозревшая в чудесном смысле Мишата должна была наконец обнаружить паровозик — тот, который так безошибочно нашла в раннем детстве, тот, который должен был помочь Директору осуществить его мрачную, пламенную мечту.

Но сейчас внутреннее зрение не хотело восстанавливаться. Минут пятнадцать Мишата стояла, качаясь на вьюге. Директор терпеливо ждал. Так можно было стоять еще долго, всегда… Мишата пошевелила рукой, слабо потыкала в землю…

— Есть небольшая тяга — откуда-то снизу, из-под земли. Но такая слабенькая! Я даже не уверена, почувствовала я эту тягу или это всего лишь воспоминание.

— Хотя бы направление ты поймала?

— Куда-то туда, — поводила рукой Мишата. — Может быть, пойдем? Пойдем, а по пути я буду еще стараться.

Она тихо двинулась вперед. Директор шел позади Мишаты и придерживал ее за шарф, помогая избегать препятствий.

Она старалась нацелиться, но результата все не было, а была только изнуряющая мысленная борьба. И вьюга мешала: весь мир словно наклонился под резким углом, пространством овладела косая посторонняя сила. Директор, кроме того что одеревенел, еще вдобавок и заблудился. На счастье, встретилась им река.

— Раз река, — сквозь метель покрикивал Мишате Директор, — может, поблизости знакомая мне водокачка, где найдется укрытие! Попробуем пойти вдоль!

«Это не совпадает с моим направлением. Мне опять что-то вроде бы посветило, и вон оттуда! Мне пока что терпимо, пока можно и без укрытия, пока лучше поискать, а то у нас еще одна ночь пропадет!» — хотела ответить Мишата, но удержалась. Нельзя было вести себя слишком мужественно, нельзя было быть слишком сильной — это сразу приводило Директора в растерянность, в отчаянье. Нужно было дать ему о себе позаботиться.

И она ничего не сказала, просто кивнула и пошла, стараясь держаться в безвьюжной тени Директора.

А он двигался все неустойчивее. Наконец они не выдержали и укрылись в брюхе черного хода старого дома. Мишата сняла повязку и разглядела Директора при свете спички.

Директор скрипел зубами. Согнув колени, пытался стряхнуть снег с отворотов цилиндра, но промахивался раз за разом, и казалось, что он подзывает на помощь кого-то… Потом перевернулся на четвереньки и начал лазить по лестничным закоулкам, чиркая спичками.

Скоро он обнаружил манекеновые буквы, намалеванные по кирпичу и осыпанные алмазными искрами.

— Шахта колодезной связи, двойное «К», колокольный колодец! — прохрипел он. — Надо найти люк и вызвать языка — проводника, это наша единственная возможность куда-то добраться.

Мишата опустилась на ступени, приклонила голову на бронзовый завиток перил.

Посреди темноты висел светлый прямоугольник ночи — дверь, открытая во двор, — внизу уже немного размытый вошедшим снегом. Гул метели опадал и снова взмывал наверх, и на фоне этого гула осторожно присутствовали трещинки неожиданных и необъяснимых звуков, живущих в пространстве огромного дома. И еще шорохи Директора, чугунные стуки (он нашел люк) и потом посвист и поскрипывание незнакомой речи, с паузами, когда Директор припоминал слова.

Мишата вдруг поняла, что, как ни поворачивала с Директором во время пути, ветер все равно дул в лицо. «Странно, — сказала она себе и тут же догадалась: — значит, за нами следили… значит, они могут появиться когда угодно». Скверно, тоскливо… Снег на воротнике начал подтаивать и пополз по спине. Она сказала в темноту:

— Не хватит ли сидеть? Не пойти ли самим?

— Нам грозит беда, — пошевелился рядом невидимый Директор, — смертельная беда, а мы измождены и можем совершить ошибку. Необходима помощь.

— Но сколько ждать? — вырвалось у Мишаты. — Если нас ищут, нельзя оставаться в стенах!

— Сейчас за нами придет язык, и мы встанем. У тебя снег есть в сапогах?

— Нет, снега нету, но руки немного замерзли, ведь в карманах два дня уже мокро и лед. — Она вытянула пальцы — показать, но наткнулась на холодный чугун и отдернула руку. Или это лоб Директора? «Да нет, у него ведь жар!» Слышно было, как дребезжат у Директора зубы, «Главное, самой теперь не заболеть», — решила она, спрятала руку и стала греться. И пытаться дремать, чтобы накопились силы. Задремал и Директор. Они сидели по сторонам лестницы, привалясь к перилам, и медленно засыпали.

…Сверху слышались шаги. Шаги! Кто-то спускался! Она не знала, смотрит ли Директор или спит, и для начала просто показала рукой наверх, и он, на счастье, бледно кивнул: тоже, значит, проснулся.

Невидимые ноги осторожно нащупывали ступени, роняли камушки, спотыкались, бранились шепотом.

— Язык? — еле слышно спросил Директор.

— Неясно, — отозвалась она. — Если язык, почему сверху? Ему бы лезть из земли.