Гортензия

Выглянув из окна, я наблюдала за дочерью, остановившейся перед витриной обувной лавки. В прошлую субботу, когда я провожала ее до метро, она показала мне пару туфелек, серебристых балеток, которые, честно скажу, я нашла некрасивыми и, судя по виду, неудобными. Но я притворилась, что пришла в восторг, не желая ее огорчать.

– Как же они тебе пойдут, дорогая!

Эти самые балетки были в тренде, однако стоили дорого, объяснила мне Гортензия. Нет, она сказала по-другому: «стоят сумасшедших денег» – еще одно из новомодных выражений. Но ведь и правда, смешно покупать туфли за сто двадцать евро, которые и сезона-то не прослужат.

И все же Гортензия затащила меня в лавку. Продавщица, разумеется, нашла, что они замечательно на ней смотрятся. Нажав на носок туфельки, как это делают маленьким девочкам, она сначала возгласила: «Как раз ваш размер!», а после поинтересовалась сладким голоском: «Ну что, будете брать?»

– Пока не решила, я подумаю, – ответила Гортензия.

Продавщица настаивать не стала. «Подумаю» означало «не буду покупать», уж она-то клиентуру знает. Молча взяв туфли, продавщица уложила их в коробку, забыв о своей медовой любезности. Мы только зря отняли у нее время. Я почти физически ощутила ее мысль: «Если нет денег, нечего ходить в такие магазины, как наш». С тех пор каждый раз, когда я проходила мимо обувной лавки, я испепеляла взглядом эту нахалку, которая мнила о себе неизвестно что, а на деле была лишь жалкой торговкой.

– Они для меня слишком дорогие, – вздохнула Гортензия, когда мы вышли из магазина.

С какой радостью я бы ей их подарила! Средств у меня было достаточно: в министерстве я получала ежемесячно две тысячи шестьсот пятьдесят два евро, а какие у меня могли быть траты? Но, во-первых, цена действительно была неимоверно завышена, а во-вторых, не сочтет ли дочь странным, что я делаю ей такой подарок? Нет, не пришло еще время баловать ее, как в детстве. И я просто пошутила: пусть, мол, наберется терпения и дождется распродажи. Увидев, как помрачнело ее личико, я вдруг подумала, а не ждала ли она от меня совсем других слов: «Давай-ка я тебе их подарю»?

Мы молча продолжили путь к метро. На этот раз наше прощание перед входом к станции «Анвер» было менее сердечным, чем обычно.

И тут у меня возникло сомнение: так ли уж бескорыстен ее интерес ко мне? Неужели Гортензию, как в свое время и ее дерьмового отца, привлекали во мне только деньги?

Нет, самое время было все ей открыть и покончить с этой игрой в прятки. Когда она узнает правду, история с балетками мгновенно забудется. Наша любовь будет взаимной, нерасторжимой. Целую неделю я провела, мысленно наслаждаясь этой прекрасной перспективой.

Но мне совсем не понравилось, когда Гортензия недавно произнесла слово «мама», говоря о бразильской девице!

Я – единственная, кому по праву принадлежит этот титул.

Сегодня я даже не предложила проводить ее до метро. Словно кошка между нами пробежала, и у меня не было ни малейшего желания идти ее провожать.

Я знала, что легко могла бы развеять свои сомнения, просто купив ей эти проклятые туфли. И тогда стало бы ясно…

С моего наблюдательного поста я видела, как она колебалась какое-то время, несомненно, со сладострастием взирая на чертовы балетки, потом все же решилась и вошла. Через несколько минут она появилась снова, уже в серебристых туфельках. Я была слегка разочарована: не думала я, что моя дочь настолько расточительна и безрассудна! Уж эти качества точно не от меня. Они передались ей от Сильвена – тот всегда был готов промотать чужие денежки.

И тут меня осенила новая мысль. Несмотря на страшную жару, я схватила плащ, висевший на вешалке при входе, – он должен был послужить мне камуфляжем, ибо неизвестно, как далеко меня могла завести очередная блажь.

Я решила проследить за дочерью. Мне просто необходимо было узнать, куда она дальше пойдет. Ведь я ничуть ей не поверила, когда речь зашла о встрече с возлюбленным. Иначе Гортензия обязательно заговорила бы о нем, но вместо этого с уст ее не сходили панегирики в адрес отца. С первых минут нашего знакомства я поняла, что личная жизнь моей дочери – безжизненная пустыня, и виноват в этом только он, Сильвен.

У меня возникла твердая уверенность, что она отправилась на встречу с ним.

27 Гортензия

О купленных туфлях я ничуть не жалею. Правда, сто двадцать – это больше того, что я зарабатываю за вечер, но, как говорит отец, нет зла в том, что делаешь себе добро. Он похвалит меня, не сомневаюсь, скажет, что туфли великолепны. Впрочем, что бы я ни купила, он все находит великолепным.

Мне нравится его восприятие жизненных ситуаций, он ко всему относится легко. Словно ничто (кроме меня, разумеется) не имеет для него настоящей ценности.

За годы, проведенные вместе, я не раз имела возможность в этом убедиться. Жизнь без привязанностей, только я и он.