Гортензия

Я постаралась выровнять дыхание, прийти в себя. Нет, Гортензия была для меня всем, а значит, я не имела права опускать руки, только не теперь. И я спросила:

– Что он тебе обо мне говорил?

– Ты о ком?

Она, конечно, лукавила, но было то, чего дочь не знала: оттуда, где он теперь находился, ее мерзавец- отец уже ничего не мог для нее сделать. Отныне все, что должно произойти, произойдет только между нами – мной и Гортензией.

– О человеке, который тебя похитил и воспитывал вдали от меня.

– Ты говоришь об отце?

– Называй его как хочешь. Для меня он всегда останется чудовищем.

– Это мой отец-то чудовище? Да ты просто буйнопомешанная! Он на тебя плевать хотел, мой отец.

Неужели это и правда моя дочь – гадюка, готовящаяся к прыжку? Ткнув меня пальцем в середину груди, Гортензия пригрозила:

– Если ты сделала ему что-то плохое, я тебя уничтожу, жалкая тварь!

Я уже окончательно успокоилась и ответила ей тем же тоном, что и у нее – жестким и угрожающим:

– Уничтожишь? Да это уже давно сделано. Скажи, почему вы с отцом растоптали мою жизнь?!

Застигнутая врасплох этой вспышкой гнева, Гортензия широко раскрыла глаза. Время детских игр миновало. Мы перешли к рукопашной, дочка, теперь уж – кто кого…

Я обязательно должна одержать верх. Может, тогда дочь ко мне и вернется.

49 Гортензия

Всего на мгновение, на долю мгновения, я засомневалась. Слова Софии звучали искренне, трогательно… И девочка на фотографии была так на меня похожа…

Страх за отца, от которого по-прежнему не было вестей, вернул меня к реальности.

Я ненавидела себя за слабость. Откуда взялось сомнение? Как и тогда, когда я недавно ехала в такси, я ощутила бремя ответственности, тяжко давившее мне на плечи. Как я позволила этой безумной настолько со мной сблизиться? Что стало причиной – скука, любопытство, кто мне объяснит? Не знаю, что меня подтолкнуло к ней.

Женщина явно была душевнобольной, и бог знает отчего она прицепилась ко мне, к моему отцу и бедняге Изабелле. Почему они мне не перезвонили, а их дверь оказалась запертой? Что она с ними сделала? Я до сих пор отказывалась верить в худшее.

Блуждая в своем воображаемом мире, она возложила на себя миссию мстительницы и теперь, я была в этом убеждена, могла причинить мне зло. Я сама предоставила ей возможность заманить меня в ловушку. А ведь мне ничего не стоило убежать – я услышала, как она прятала ключи в ящик кухонного стола. Физически я намного сильнее этой жалкой старухи, стоило выбрать момент, взять ключи, открыть дверь, позвать на помощь соседей, обратиться в полицию…

Но мне нужно было выяснить ее намерения, узнать, что она хотела, чего добивалась. Сделав глубокий вдох, я произнесла:

– Сядь, София, нам нужно поговорить, – сказала я эти слова спокойным доверительным тоном и, поскольку она продолжала стоять с непроницаемым лицом в напряженной позе, добавила, сделав над собой усилие: – Пожалуйста…

София не сводила с меня глаз, а я ждала. Потом я хлопнула рукой по сиденью кресла, приглашая ее присесть.

– Я согласна тебя выслушать. Может быть, ты права, и я – твоя дочь. Все свалилось на меня так внезапно, что в голове сплошная каша. Мне нужно, чтобы ты мне все рассказала в подробностях.

На лице Софии отразилось сомнение, она мне не доверяла.

Наконец она заговорила едва слышным голосом:

– Дай сюда фотографию.

В руке у меня, оказывается, осталась половинка фотографии, на которой была изображена она – веселая и счастливая. Я протянула половинку Софии. Она взяла ее, подошла к комоду, достала из ящика скотч и склеила обе части, заметив с улыбкой:

– Так намного лучше.

Медленным шагом она вернулась и села, поставив склеенную фотографию на столик перед нашими глазами.

– В этом снимке вся моя жизнь…

Фраза повисла в воздухе. Послышался тяжелый вздох.

– Я никогда с ним не расставалась… Когда ты его порвала, я подумала, что разорвется мое сердце.

Притворившись взволнованной, я пробормотала:

– Прошу прощения.

На самом деле меня затошнило от этой ходульной высокопарности.

– Знаешь, каждый раз, когда я на нее смотрю, я плачу и не могу остановиться.

Я еле сдержалась, чтобы не выпалить в лицо:

– Слушай, комедиантка, а от меня-то ты чего ждешь?

Но я не должна была все испортить. Протянув руку, я заставила себя дотронуться до рукава шелкового пеньюара.

– Расскажи мне все…

– Ты действительно хочешь?

– Да, София, хочу.

– Знай, все, что я тебе расскажу, Гортензия, – истинная правда. Возможно, ты не поверишь ни единому слову и продолжишь считать меня выжившей из ума старухой. Пусть будет так, но по крайней мере я попытаюсь. Двадцать два года я ждала этого момента.

София повернулась ко мне и снова вздохнула:

– Ты должна узнать, а потом будь что будет.

Взяв фотографию, она поднесла ее к губам и поцеловала долгим поцелуем.

– Я была так счастлива с тобой…

Низко склонив голову, она обшлагом рукава вытерла набежавшие слезинки.

– Не плачь.

– Это от волнения, дитя мое.

Но я сказала почти приказным тоном:

– Давай говори уже!

50 София