Горы дышат огнем

После того как мы прикатили в Смолско на грузовике, Орлин оставил идею о конном отряде и бредил только автомобильным! Ему возражали: «Где в горах дороги? А бензин? Резина?..» «Все возьмем у гадов!» — настаивал он. Так его и прозвали Орлин Камионский[112].

Мы прилегли, разговариваем.

— Эх, Андро, как только вернемся, первым делом схожу в баню.

— А я думал, что сразу же побежишь к своей девушке.

— Ну, понятно! — улыбается он, будто видит ее перед собой. — Проводила она меня и не заплакала. А я обернулся, смотрю: она села прямо на тротуар... Кто знает, увидимся ли еще?

— Увидитесь! — успокаиваю я его.

Орлин пощипывает бороду. Только мы с ним вдвоем и остались бородатыми, кажется, даже это нас сближает. Его борода — окладистая, моя — клинышком. Многие подшучивают над нами, а мы держимся гордо и говорим, что они нам завидуют. Густая кудрявая борода придает Орлину мужественный вид, делает его еще более красивым. У него высокий лоб и проницательные глаза.

— Андро, ты мне не откажешь? Будешь кумом? И стихотворение нам напишешь?

Не думал я, что Орлин может говорить о таких задушевных вещах. Серьезный, волевой, внутренне собранный, он был требовательным к каждому, и прежде всего к самому себе. Того, кто отлынивал от работы или грубил товарищу, Орлин умел так упрекнуть потихоньку, что не было ничего тяжелее этого упрека. Некоторые побаивались его.

Вспоминаю я и свои задушевные беседы с Брайко. Он рассказывал о своей дочке, и мне было понятно, почему в Петриче он вдруг обнял какую-то маленькую девочку, пошарил у себя в кармане и протянул ей несколько желудей — все, что у него было. Девочка смотрела на него с удивлением и даже испуганно, но улыбалась. А Брайко прижимался к ней щекой...

Велко расспрашивал каждого, о чем кто мечтает. Таким образом, он как бы оценивал, кто на что способен. Может ли человек быть сильным, если не мечтает? Особенно молодой человек? Иногда Велко шутливо, чтобы подразнить нас, говорил:

— Эй, Матей, и ты хочешь стать трактористом? Не так ли? Весь Мургаш полон трактористами — и Лазар, и Васко, и сколько еще... Только Митре хочет стать колхозным пастухом, чтобы всегда у него была саздырма. Но это он от голода... На самом же деле он собирается стать артиллеристом болгарской Красной армии...

— А я все-таки буду комбайнером! — отрезает Матей.

Пенко хочет стать старшиной (сказать «полицейским» ему противно, а другого слова он не знает), «чтобы гады не могли у меня и пикнуть». Чавдар: «Может быть, инженером...» (Что, мол, мне стоит?) Алексий скромен: «Библиотекарем, чтобы начитаться вдоволь». Караджа не может решить — будет учиться или останется рабочим на резиновой фабрике. Тема разговора меняется. Столяр Брайко, электротехник Папратачко, обувщик Любчо — каждый хвалит свою профессию. Разгорается спор, какая профессия требует большего мастерства. В итоге приходят к выводу, что самая лучшая профессия та, которую любишь.

А кем стану я?.. Писателем, скажет кто-нибудь. Об этом я не думал, ну разве что самую малость. Я изучал право, чтобы стать человеком свободной профессии, например адвокатом. Но ведь наше общество будет другим? Тогда, может быть, стану судьей — карающим мечом народа, справедливым и неподкупным. А может, офицером? Я ненавидел муштру, но быть командиром мне нравилось. Как и большинство товарищей, я не мог еще принять решения...

Наши мечты — это было не гадание, а поиски будущего! Человек живет мечтой...

Бай Горан рассказывал:

— Я выслеживал его целую неделю и в любой момент мог сказать, что он делает. Когда он вышел, чтобы опустить жалюзи на окнах, что смотрели на Нишскую улицу, я вошел со стороны Ломской. Магазин его находился на перекрестке. Дернул выдвижной ящик стола, где хранились деньги — ни с места! Когда только этот негодяй успел его закрыть? Вот тебе и на! Но я не привык уходить с пустыми руками. Схватил стол и спокойно вышел. Движение оживленное — и я сразу же затерялся! Ну и тяжелым оказался этот проклятый стол! Смотрю — стражник. Пусть, думаю, жандарм мне поможет. «Господин полицейский, — говорю, — помогите мне погрузиться в трамвай, руки прямо отсохли». И этот дурачок тянул, надрывался, помогая мне сесть на «четверку». Если бы меня схватили, я сказал бы: «А что я такого делаю? Ведь мне помогает сама полиция!..» Слез я на Орлином мосту, забрался в кусты и быстренько распотрошил стол. Немалые деньги скопил торговец скобяными изделиями! «Однако у него есть и еще!» — подумал я и нисколько не пожалел о своем поступке.

— Ты гений, бай Горан! — воскликнул Асен. Ему двадцать лет, но он уже хорошо познал бедность и страдания, и поэтому такая экспроприаторская ловкость бай Горана доставляет ему удовольствие.