Бенковцы одеты так же пестро, как и мы: штормовки, гольфы из домотканой материи, полицейские и гимназические шинели, даже модные зимние пальто, сапоги, туристские ботинки, цырвули — резиновые или из свиной кожи. В большинстве это — деревенские люди, но были здесь и рабочие. Школьников сразу можно отличить, хотя они держатся воинственно и одеты в солдатскую форму. Уже на другой день мы знали, кто сидел в тюрьмах, кто брался за винтовку во Владае и в 1923-м, кто сколько месяцев или лет пьет воду только из горных источников. Коммунисты — от ветеранов до молодой поросли. Такова ситуация. И здесь нет других.
С Ильо, политическим комиссаром отряда, стрелчанином, мы были друзьями со студенческих лет. Мы радовались встрече. Радовались, что живы, и не только этому. Была и более глубокая причина. Мы прошли с ним серьезную проверку: то, к чему мы призывали на бонсовских собраниях, стало для нас единственно возможным образом жизни.
Ильо был смуглолицый, с черными как смоль, буйными волосами. Лицо его выражало одновременно и строгость, и доброту. Особенно запоминались глаза. Называли его Мечо, казался он медлительным, даже неповоротливым, но в минуту опасности был ловок и находчив. Он бежал от полицейских средь бела дня, когда его вели из дома на вокзал.
Ильо говорил медленно, взвешивая каждое слово. Он не любил щеголять красным словцом, но все сказанное им имело огромное практическое значение. «Только дисциплинированный и умный руководитель может вести и сплачивать массы; только сердце может порождать привязанность сердец; только сильная вера в победу может вселять отвагу; только смелость может увлекать на борьбу и даже на смерть» — это был его катехизис. Он обладал огромным опытом революционной борьбы. Вместе с Антоном Ильо руководил ремсистами в копривштинской гимназии, участвовал в борьбе на агрономическом факультете, был секретарем районного комитета партии в Стрелче, партизанил в Родопах. Когда он увлекался спором на теоретическую тему, его можно было принять за эдакого книжного червя, но он хорошо знал жизнь.
И что самое замечательное — он был добрым человеком. Я уже убедился, что доброта не мешает человеку быть беспощадным к врагу. Подтверждением тому был и комиссар бенковцев: от его тихих, спокойных слов, бывало, сводило челюсти...
Вспоминая о Каре, я в первую очередь вижу его черные, буйные волосы и удивляюсь, как эта голова может быть сегодня лысой. На его юношеском лице сверкали живые веселые глаза. Однако молодость не мешала ему быть хорошим командиром: до недавних пор он руководил отрядом, позже станет командиром пловдивской бригады имени Василя Левского. Он не был таким уж высоким, но из-за своей стройности казался рослым. Он был скромен, спокоен, ловок. Множество раз вдоль и поперек избороздил он Среднегорье. Партизанам подавай весельчака, а Кара к тому же был и хорошим певцом! Этот парень из Церетелево шел тем же путем, что и Дьякон[116]
, и так же, как он, был исключен из Пловдивской семинарии. Какая-нибудь сельская церковь лишилась его медного голоса, но этот голос заполнял собой белоствольный партизанский собор под Богданом. Когда он был солдатом, его арестовали, но Каре удалось бежать, и с тех пор начались его партизанские тропки...Иконом был очень тихим человеком. Как я ни стараюсь, не могу припомнить, чтобы он когда-нибудь говорил в повышенном тоне. Вся его фигура излучала доброту. Продолговатое лицо, мягкие черты. А улыбался он так, будто собирался показать тебе что-то очень хорошее, и заранее радовался этому... По-моему, эту его улыбку выработала профессия: будучи киномехаником, он обошел все Среднегорье, радуя крестьян маленьким чудом. Если бы я сочинял роман, вы бы могли заподозрить меня в желании найти контрасты, но так было на самом деле: этот мирный человек одним из первых начал революционную деятельность в Панагюрском крае и участвовал в создании отряда имени Георгия Бенковского. В августе сорок третьего года он выстоял в том героическом, закончившемся разгромом партизан бою на «Конской», и чудом спасся. Рассказы о его смелости (только от него их не услышишь!) походили на легенды. Он резко осуждал тех, кто отошел после этого боя от борьбы, и продолжал начатое дело. Этот тихий человек не любил тишины...
А вот о Бомбе, уроженце Стрелчи, попробуй скажи, что он тих и спокоен!.. Он выделялся сразу же, и не только своим именем. Такой парень обычно рождается один на все село, чтоб страдали по нему девичьи сердца. Про таких говорят: писаный красавец. Его внешность можно было сравнить с вдохновенно написанным эскизом: черноглазый, черноволосый, смуглый, мужественный.
Этот парень, казалось, ничто не таил в себе, все в нем было как на ладони. Его прямолинейность трудно было выдержать. Буйный, вспыльчивый, он иногда перебивал старших товарищей. Это могло показаться неприличным, если не знать, что он их очень уважал. Возражения он переносил с трудом. Казалось, он постоянно злится на то, что так молод, и все время тянулся к старшим. А сам так и излучал мальчишеское озорство!